Продолжаю делиться главами из очень хорошей книги архм. Лазаря (Абашидзе) "О тайных недугах души". Батюшка, бывший настоятель монастыря в Грузии, ныне подвизается в скиту  и имеет богатейший опыт духовничества. Его книги написаны доступным, современному читателю языком и строго построены на  Церковном святоотеческом Предании.

Часто случается так, что человек, уверовавший и начавший благочестивую жизнь, но не изведавший еще своего глубокого греховного повреждения, впадает в мнение о себе, что он всею душою любит Бога, начинает искать в себе признаки этой любви, старается всеусиленно разгорячить в сердце это чувство, сам искусственно изображает его в себе таким, как он себе его представляет. Иногда диавол так тонко скрывает от человека его страстные наклонности души, его внутренние болезни, что тот видит себя почти чистым, как белый лист бумаги, и начинает сам живописать разные "духовные" переживания, которые на самом деле незнакомы его сердцу и очень еще далеки от него. Тогда очень легко может сложиться впечатление, что он и вправду любит Бога всею душою и сердцем и Ему Единому желает служить, Им только и живет. Но на самом деле ничего этого нет. Допустим: появилось у верующего некоторое усердие к молитве, ум несколько заинтересовался чтением Св. Писания и святых отцов, сердцу усладилась какая-то духовная мысль и т.п.- ведь у каждого бывают такие просветления, утешения от Бога, но если при этом человек не видит свою темную сторону души, бездну греха в себе, все внимание его будет направлено на эти малые светлые пятна, -то легко сложится убеждение, что и все в нем светло.

Ясно видно из всех наставлений свв. отцов, из житий преподобных, да и из всего учения Православной Церкви, что никто не приходил к действительно светлому состоянию скоро и без жестокой борьбы.

Конечно, ни у кого не повернется язык сказать: "я не люблю Бога", но на самом деле чаще всего так и есть. И не столько ужасно увидеть это в себе и взыскать пути к этой любви, как ужасно помышлять, что мы уже любим Бога. Чаще всего в этом сокрыта любовь не к Богу, а к себе. У нас может сложиться о себе мнение, некоторый идол в нашем самовоззрении, и мы представляем сами себя таким горящим ревностью, любящим всецело Бога человеком, ненавидящим этот лукавый мир и жаждущим только небесного. Тогда, когда мы возлюбим себя такими, мысленно одев себя в эту добродетель, мы начинаем воздавать тайно хвалу этому идолу нашему: все, что мы как будто творим во Имя Божие, по любви к Богу, на самом деле потешает наше самомнение, от каждого подвига растет в нас этот идол, украшается, прославляется в нас, утверждается в нас эта мысль о себе: "я - истинно любящий Бога христианин, я ревностный, я готов на все идти ради Бога" и т. д. Этот взгляд на себя может давать человеку необыкновенный стимул к совершению различных подвигов и внешних добродетелей.

Диавол, видя такое самодовольное настроение сердца, чтоб еще более укрепить человека в его довольстве собой, отводит от него все свои разжжения и досаждения, которыми обычно распаляет в нас страсти, так что человек совершенно перестает видеть в себе какие-либо серьезные греховные наклонности и еще более утверждается в своей прелести. Разные незначительные свои погрешности он искореняет ревностно, думая, что в этом и содержится вся главная его духовная брань. Это как раз и есть та фарисеева закваска, которая комара отцеживает, а верблюда поглощает (Мф. 23, 24).

На самом же деле, до того, как насадится в верующем истинная ревность и любовь к Богу, ему предлежит долгий и скорбный путь, часто придется ему проходить каменистую пустыню сердечного нечувствия и ожесточения, окунаться в холодную, грязную воду своих страстей, нечистых помыслов, осквернений; какие же только он не увидит в себе безумные, сатанинские, нелепые наклонности, пожелания - в уме, в сердце, во всех своих внутренних силах; сколько раз впадет в уныние, увидит себя самым негодным, ни на что доброе неспособным, почти что врагом Божиим. Сколько раз он увидит в себе сильнейшую привязанность к земле, к самому плотскому, даже к делам бесовским найдет в себе симпатию и сочувствие, сколько раз ужаснется о себе, восплачет, взмолится, сколько раз падет и восстанет, прежде чем начнут спадать милостью Божией с него эти цепи греха. И это все при том, что христианин обновлен св. крещением, которым исцеляются все недуги падшего естества, восстанавливаются образ и подобие Божие в нем, насаждается в человека Святой Дух, уничтожается повреждение свойств и т.д.- Да. Но благодатное состояние крещения нуждается в поддержании жительством по евангельским заповедям. Мы же, ожив в пакибытие крещением, снова умерщвляем себя жизнью по плоти, жизнью для греха, для земных наслаждений и приобретений. Благодать крещения остается без действия, как светлое солнце, закрытое тучами, как драгоценный талант, закопанный в землю [1].

Так что не скоро и не легко достигает христианин истинной любви к Богу. Вот что об этом говорит святой епископ Игнатий:

"Весьма часто мы приступаем к служению Богу при посредстве такого способа, который противен установлению Божию, воспрещен Богом, который приносит душам нашим не пользу, а вред. Так, некоторые, прочитав в Священном Писании, что любовь есть возвышеннейшая из добродетелей, что она - Бог, начинают и усиливаются тотчас развивать в сердце своем чувство любви, им растворять молитвы свои, богомыслие, все действия свои. Бог отвращается от этой жертвы нечистой. Он требует от человека любви, но любви истинной, духовной, святой, а не мечтательной, плотской, оскверненной гордостью и сладострастием. Бога невозможно иначе любить, как сердцем очищенным и освященным Божественною благодатию. Любовь к Богу есть дар Божий: она изливается в души истинных рабов Божиих действием Святого Духа. Напротив того, та любовь, которая принадлежит к числу наших естественных свойств, находится в греховном повреждении, объемлющем весь род человеческий, все существо каждого человека, все свойства каждого человека...

Преждевременное стремление к развитию в себе чувства любви к Богу уже есть самообольщение. Оно немедленно устраняет от правильного служения Богу, немедленно вводит в разнообразное заблуждение, оканчивается повреждением и гибелью души...

Ветхий Завет повествует о страшной казни, которой подверглись Надав и Авиуд, два сына Аароновы, жрецы народа израильского. Каждый из них, сказано в книге Левит (Левит. 10, 1-2), взял свою кадильницу, вложил в нее огнь и фимиам, принес пред Господа огнь чуждый, которого Господь не повелел приносить. Только освященный огнь, хранившийся в Скинии Свидения, мог быть употребляем при священнослужении израильтян. И изшел огнь от Господа, и попалил их, и они умерли пред Господом. Чуждый огнь в кадильнице жреца израильского изображает любовь падшего естества, отчуждившегося от Бога во всех своих свойствах. Казнью жреца дерзостного изображается умерщвление души, безрассудно и преступно приносящей в жертву Богу вожделение нечистое. Поражается такая душа смертию, погибает в самообольщении своем, в пламени страстей своих.

Напротив того, священный огнь, который один употребляется в священнодействиях, означает собою благодатную любовь. Огнь для Богослужения взимается не из падшего естества, - из Скинии Божией...

...Раскаяние в греховной жизни, печаль о грехах произвольных и невольных, борьба с греховными навыками, усилие победить их и печаль о насильном побеждении ими, принуждение себя к исполнению всех евангельских заповедей - вот наша доля. Нам предлежит испросить прощение у Бога, примириться с Ним, верностью к Нему загладить неверность, дружество со грехом заменить ненавистью ко греху. Примирившимся свойственна святая любовь...

Ощущение любви, которое приписывает себе грешник, непрестающий утопать во грехах, которое приписывает он себе неестественно и гордо, есть не что иное, как одна обманчивая, принужденная игра чувств, безотчетливое создание мечтательности и самомнения; всяк согрешаяй не виде Его, не позна Его (1 Ин. 3, 6), Который есть Любовь.

"Премудрый Господь, - говорит великий наставник монашествующих Исаак Сирин, - благоволит, чтоб мы снедали в поте лица хлеб духовный. Установил Он это не от злобы, но чтоб не произошло несварения и мы не умерли. Каждая добродетель есть матерь следующей за нею. Если оставишь матерь, рождающую добродетели, и устремишься к взысканию дщерей, прежде стяжания матери их, то добродетели эти соделываются ехиднами для души. Если не отвергнешь их от себя, скоро умрешь (сл. 72). Духовный разум естественно последует за деланием добродетелей. Тому и другому предшествуют страх и любовь. Опять: страх предшествует любви. Всякий, бесстыдно утверждающий, что можно приобрести последующее, не упражняясь предварительно в предшествующем, без сомнения, положил первое основание погибели для души своей. Господом установлен такой путь, что последнее рождается от первого" (сл. 5).

"...Каждый говорит, что желает любить Бога; говорят это не только христиане, но и неправо поклоняющиеся Богу. Это слово говорится обыкновенно каждым. Но при таких словах движется только язык, между тем как душа не ощущает того, что говорится. Многие больные не знают даже того, что они больны. Злоба есть болезнь души, и прелесть - утрата истины. Весьма многие, зараженные этими недугами, провозглашают свое здравие, и многими бывают похваляемы. Если душа не уврачуется от злобы и не стяжет естественного здравия, в котором она создана, если не возродится в здравие Духом, то человеку невозможно пожелать чего-либо вышеестественного, свойственного Духу, потому что душа, доколе находится в недуге по причине страстей, дотоле неспособна ощущать ощущением своим духовное, и не умеет желать его, но желает только от слышания и чтения Писаний (ел. 55) [2].

"Когда человек сподобится ощутить что-либо духовное, т. е. ощущение от Бога, тогда он поймет, что все собственные душевные ощущения ничтожны, сопряжены с самообольщением. К земле обетованной надобно пройти через пустыню. Идя по этой пустыне, надо знать, что она - пустыня, а не земля обетованная, чтоб не принять какого-либо оазиса пустынного с роскошною и богатою природою за землю обетованную и по этой причине не лишиться земли обетованной..." [3].

"Совершенство любви заключается в соединении с Богом, преуспеяние в любви сопряжено с неизъяснимым духовным утешением, наслаждением и просвещением. Но в начале подвига ученик любви должен выдержать жестокую борьбу с самим собою, с глубоко поврежденным естеством своим: зло, природнившееся грехопадением естеству, сделалось для него законом, воюющим и возмущающимся против Закона Божия, против закона святой Любви" [4].

"Многие подвижники, приняв естественную любовь за Божественную, разгорячили кровь свою, разгорячили и мечтательность. Состояние разгорячения переходит очень легко в состояние исступления. Находящихся в разгорячении и исступлении многие сочли исполненными благодати и святости, а они, несчастные, - жертвы самообольщения" [5].

"Божественная ревность есть огнь, но не разгорячающий крови! Он погашает в ней разгорячение, приводит в спокойное состояние (Добротолюбие, 1 ч. Собеседование Максима Капсокаливи с преп. Григорием Синаитом). Ревность плотского мудрования всегда сопряжена с разгорячением крови, с нашествием многочисленных помыслов и мечтаний" [6].

"Есть действие от крови, кажущееся для неопытных действием благим, духовным, а оно не благое и не духовное, - оно из падшего естества нашего и познается по тому, что порывисто, горячо, нарушает мир в себе и ближних. Действие духовное рождается из мира и рождает мир... Смотри за твоими водами (сердечными чувствами), чтоб они текли тихо, как сказал Пророк о водах Силоамских: "воды Силоамли текущие тисе". Всякое разгоряченное чувство - кровяное! Не сочти его усердием, ревностью по благочестию, любовью к Богу и ближним. Нет, - это движение души, произведенное в ней нервами, кровию. А кровь приводится в движение душевными страстями, которые орудия и цепи миродержца, его скипетр, держава. Храни себя в глубоком мире и отвергай все, нарушающее мир, как неправильное, хотя бы оно имело наружность правильную и праведную" [7].

"Желающий приступить к Богу для служения Ему должен предаться руководству страха Божия... Страх очищает человека, предуготовляет для любви: мы бываем рабами [8] для того, чтоб законно соделаться чадами. По мере очищения покаянием начинаем ощущать присутствие Божие; от ощущения присутствия Божия является святое ощущение страха...

Если желаем стяжать любовь к Богу, возлюбим евангельские заповеди; продадим наши похотения и пристрастия, купим ценою отречения от себя село - сердце наше, которое без этой купли не может принадлежать нам; возделаем его заповедями и найдем сокровенное на нем небесное сокровище - любовь" [9].
 

Когда наша ревность к христианским подвигам Богу не угодна

Мытарь и фарисей. Гюстав Доре. Иллюстрации к Библии

Большей частью древа добродетелей, не основанные на животворной глубокой почве Христовых заповедей, бывают изнутри источены червем тщеславия и лицемерия. Особенно часто мы, сами того не замечая, получаем стимулы и силы для совершения видных и значительных дел от тайного желания иметь похвалу и славу от людей. Это так глубоко сидит в нас, так часто, так повсеместно встречается в людях, что можно точно сказать: редкое дело наше бывает чисто от этой фальши. И это не так легко увидеть в себе; но когда обстановка вокруг нас меняется, когда мы лишаемся той среды, в которой наши подвиги представлялись окружающим высокими, вызывали похвалу, то сразу обнаруживается, что вместе с тем резко исчезает интерес совершать эти труды. Многие это ясно замечали живя в монастыре: монастырское уединение, отсутствие мирских людей, однообразие лиц вокруг прежнего подвижника очень скоро заставляют его оставить свои особые делания. В скором времени он уже еле-еле несет самые простые послушания, тяготится и малыми трудами, с нетерпением стоит на молитве в храме и т.п.- даже на это у него нет уже сил. Но когда в обители появляются гости, множество новых лиц (например, в большие праздники - приходят богомольцы из мирян), то вдруг этот послушник сразу оживает, становится бодрым, энергичным, никакой вялости, готов переделать сто дел. В чем же причина такой перемены настроения? - Разве не в том, что мы, находясь в многолюдном обществе, постоянно напитываемся из него теми соками, энергиями, силами, которые изнутри питают и приводят в движение все это бурное человеческое море, всю эту мировую греховную деятельность людей; гордость житейская - вот из чего часто произрастает и наша ревность к подвигам, и многое другое, кажущееся совершаемым ради Бога. Как часто Сам Господь Иисус Христос предостерегал Своих учеников, всех Своих последователей - беречься этой фальши, чтоб не совершать дел благочестивых напоказ пред людьми, но втайне, пред Отцом Небесным.

Весьма поучительные рассказы встречаются в "Отечнике".

Поведал о себе авва Евстафий: живши в мире, я никогда не вкушал пищи прежде захождения солнца. Когда я сидел в лавке - книга не выходила из рук моих: рабы мои продавали и принимали товар, а я непрестанно упражнялся в чтении. По средам и пятницам я раздавал милостыню нищим. Когда начинался звон, я спешил в церковь, и никто прежде меня не приходил в нее. Когда я выходил из церкви, то приглашал с собою бывших тут убогих в дом мой, и разделяли они со мною трапезу мою. Когда я стоял в церкви на всенощном бдении, никогда не вздремнулось мне, и признавал я себя великим подвижником. Все прославляли и почитали меня... Умер сын мой: от великой скорби я впал в болезнь и едва оправился. После этого я подвизался по силе моей и не прикасался к жене моей: я жил с нею как с духовною сестрою. Когда случалось мне видеть монаха из Скита, я приглашал его в дом мой вкусить со мною хлеба. У этих монахов я расспрашивал о чудесах, совершаемых святыми старцами, - и мало-помалу пришло мне желание монашества. Жену мою я ввел в женский монастырь, а сам пошел в Скит к авве Иоанну, с которым был знаком. Он постриг меня в монашество. Имел блаженный кроме меня еще двух учеников. Все, видя меня особенно усердным в церкви, отдавали мне почтение.

Провел я в Ските около пяти месяцев, и начал очень беспокоить меня блудный бес, принося мне воспоминания не только жены моей, но и рабынь, которых я имел в дому моем. Не было мне отдыха от брани ни на час. На святого старца я смотрел как на диавола, и святые слова его казались мне уязвляющими меня стрелами. Когда я стоял в церкви на бдении, то не мог открыть глаза от сна, овладевавшего мною, так что не однажды, но несколько раз я приходил в отчаяние. Борол меня и бес чревообъядения, борол до того, что я часто брал остатки хлеба, ел и пил тайно. Что говорить много, помышления мои расположили меня выйти и бежать из Скита, направиться на восток, поместиться в таком городе, в котором никто не знает меня, там предаться любодеянию или жениться. В обуревании такими скверными и лукавыми помышлениями проведши пятнадцать месяцев, однажды, пред наступлением воскресного дня, увидел я во сне, что нахожусь в Александрии, прихожу поклониться святому апостолу Марку. Вот! внезапно встретило меня множество эфиопов. Они схватили меня и, окружив, разделились как бы на два лика. Они принесли черную змею, связали ею мои руки, а другую змею свернули в кольцо и возложили мне на шею; еще других змей положили мне на плечи, и они прицепились к ушам моим, также змеею препоясали меня. Потом привели женщин эфиопок, которых я имел некогда в доме моем, и начали они целовать меня и плевать мне в лицо. Нестерпим был для меня смрад их! Змеи начали есть ноги мои, лицо и глаза, а эфиопы, стоявшие вокруг меня, отворили уста мои и влагали в них ложкою нечто огненное, затем напоили меня горящею смолою с серой...

Когда я от всех этих видений кричал во сне, то пришли братья и разбудили меня. Я был облит слезами. Встав, я поспешил к преподобному старцу и, припав к ногам его, рассказал все по порядку. Старец объяснил значение всех виденных мною истязаний, указал причины их - мои страсти и утаиваемые помыслы. Потом сказал: знай, сын мой, что добродетели, которые ты совершал в мире, смешаны были с возношением и гордостью. Твои бдения, твое пощение, твое неупустительное -хождение в церковь, милостыни, которые ты раздавал, все это делалось под влиянием похвалы человеческой. По этой причине и диавол тогда не хотел нападать на тебя. Ныне же, увидев, что ты вооружился на него, и он восстал на тебя. Старец завещал мне всегда говорить о смущающих меня помыслах и, так наставив, отпустил. С этого времени я начал открывать мои помышления и пребывал во всяком покое [1].

В примечании к этой повести епископ Игнатий говорит:

"Подвиг иноческий основывается на истинном смирении, соединенном естественно с отвержением своего "я", причем возвеличивается пред человеком Бог, и вся надежда спасения возлагается на Бога; напротив того, подвиг мирянина, состоящий из внешних дел, естественно растит свое "я" и умаляет пред человеком Бога. По этой причине видим, что многие великие грешники, вступив в монашество, соделались великими святыми, а знаменитые подвижники мира, вступив в монашество, оказали самое умеренное преуспеяние, а некоторые и расстроились. "Надлежит исследовать, говорит св. Иоанн Лествичник, почему миряне, которые проводят жизнь в бдениях, в посте, в подвижничестве, перешедши к жизни монашеской, в это поприще душевных опытов, удаленное от человеков, оставляют свое прежнее подвижничество, растленное и притворное. Я видел многие и различного рода древа добродетелей, насажденные мирянами, напояемые тщеславием, как бы гноем из помойной ямы, при уходе за ними являтельства (совершения дел напоказ или открыто пред человеками), при утучнении земли около них похвалами; эти древа, будучи пересажены на землю пустынную, не посещаемую мирскими, не имеющую смрадной воды тщеславия, немедленно посохли. Воспитанным в неге древам несвойственно расти и приносить плод на жесткой почве иночества" (Лествица, слово 2-е).

В Константинополе жили два родных брата. Они были весьма набожны и постились много. Один из них пошел в Раифу, отвергся мира и принял монашество. По прошествии некоторого времени брат его, мирянин, захотел посетить монаха. Он пришел в Раифу и побыл с монахом некоторое время. Заметив, что монах вкушает в девятом часу (третьем пополудни), он соблазнился и сказал ему: Брат! Когда ты жил в миру, то не позволял себе вкушать прежде солнечного захождения. Монах отвечал: когда я жил в миру, то питался тщеславием, слыша похвалы от человеков: они облегчали для меня тягость подвига постного".

"Некоторый брат пришел в Хермейскую гору к авве Феодору, старцу великому по жизни и добродетелям, и сказал ему: Отец! Что мне делать? Душа моя погибает. Старец на это: почему так, сын мой? Брат отвечал: когда я проводил жизнь мирянина - много постился и упражнялся в бдениях, имел обильные слезы и умиление, ощущал в себе ревность; ныне же, когда отрекся от мира и сделался иноком, не вижу в себе ни одной добродетели.

Старец сказал ему: поверь мне, сын: то, в чем ты преуспевал в мирской жизни, преуспевал по причине гордыни и похвалы человеческой, они споспешествовали тебе, тонко действуя в тебе. Делание твое неприятно было Богу, и диавол пренебрегал тобою, не воздвигая против тебя браней и не препятствуя такому преуспеянию твоему; ныне же, видя, что ты вышел на войну против него, он вооружился против тебя. Но Богу угоднее один псалом, ныне произносимый тобою со смирением, нежели тысяча псалмов, которые ты произносил, находясь в мирской жизни.

Брат сказал на это: Отец! Ныне я вовсе не пощусь: все добродетели взяты от меня! - Старец: Брат! Довольно тебе того, что имеешь, терпи с благодарением и будет тебе благо. Но брат настаивал на своем: точно, говорил он, погибла душа моя.

Тогда старец сказал: Брат! Опасаясь, чтоб не ослабить твое смиренномудрие, я не хотел говорить тебе того, что вижу себя вынужденным сказать по причине состояния уныния, в которое ты приведен диаволом. Выслушай внимательно слова мои. Мнение твое, что имел добродетели, пребывая в мирской жизни, принадлежит к отраслям гордости: так и фарисей погубил все добрые дела свои. Теперь же, когда ты думаешь, что решительно не имеешь ни одного доброго дела, этой одной смиренной мысли уже достаточно для твоего спасения: так был оправдан и мытарь, не сделавший ни одного доброго дела. Грешный или ленивый человек, но сокрушенный или смиренный сердцем, угоднее Богу человека, делающего много добрых дел и зараженного по причине их самомнением.

Брат, услышав это, ощутил в душе своей утешение и разрешение недоумения своего. Он поклонился старцу до земли и сказал: ныне, при посредстве твоем, спасена душа моя" [2].

Все сказанное вовсе не означает, что в миру невозможно совершать истинные добродетели или что все должны идти в монастырь. Это также и не означает того, что лучше нам, чтоб не впасть в гордость и тщеславие, вообще оставить все внешние подвиги. Нет, но это должно отрезвить, должно повести к осторожности и осмотрительности: значит, среди общества человеческого так сильно действуют разные страсти, как говорит апостол: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская (1 Ин. 2, 16). Этим духом всегда жил мир, особенно усилились в нем эти пагубные страсти в наше время. Поэтому-то к каждому делу, которое может принести похвалу или уважение к делателю его, если оно не осолено духом смирения и самоуничижения - обязательно привьется пагубная страсть тщеславия и гордыни. Конечно, в миру также необходимо подвизаться и очень тщательно трудиться над своим внешним поведением, исполнять множество телесных добродетелей и подвигов, но необходимо все время пристально следить за сердцем - чтоб внешнее не совершалось во вред внутреннему. Для этого надо правильно расценить значение внутреннего и внешнего делания, уяснить цель того и другого, нащупать точную меру им обоим.
 

Епископ Игнатий Брянчанинов. Т. 2, "Слово о страхе Божием и о любви Божией" стр. 56 ^
Епископ Игнатий Брянчанинов. Т. 2, "Слово о страхе Божием и о любви Божией", стр. 52-59 ^
"Морально-аскетические воззрения епископа Игнатия" Леонида Соколова, часть 2 ^
Епископ Игнатий Бр.янчанинов. Т. 1, "О любви к Богу", стр. 128 ^
Там же, стр. 129 ^
Там же, т. 5, гл. 36, стр. 212 ^
Епископ Игнатий Брянчанинов. Письма к разным лицам. Письмо 59, стр. 84-85 ^
Трояким образом, - говорит Василий Великий, - мы благоугождаем Богу: из боязни мук - как рабы, ища награды, ради собственной пользы - как наемники, или ради любви к Богу творить добро ради самого добра - как сыновья (Авва Дорофей, поучение 4) ^
Епископ Игнатий Брянчанинов. Т. 2, стр. 60, 61, 68 ^

Епископ Игнатий Брянчанинов. Отечник. Стр. 118-122. Приведено сокращенно ^
Епископ Игнатий Брянчанинов. Отечник. Стр. 337 ^