Предательство… От этого слова холодеет в груди. Сразу
вспоминается предательство Иуды, а потом ещё много других: исторических
и личных. Наверное, мало кому повезло вообще не иметь личного опыта
в этом вопросе. Большинство из нас либо сами предавали, пусть ненароком,
случайно, по стечению обстоятельств, либо ощущали боль от предательства
ближних, окружающих — тех, от кого зависела если не жизнь,
то бытование.
Трудно оказаться в роли преданного, но ещё труднее —
в роли предателя. И, порой, мы даже не отдаём себе отчёта в том, что это
уже случилось…
О предательстве мы беседуем со священником ФЕОДОРОМ ЛЮДОГОВСКИМ, преподавателем и клириком МДАиС.
— Давайте попробуем определить, что такое предательство.
— Я бы сказал так: предательство происходит тогда, когда кто-то
обманывает доверие другого человека, относясь к нему, вопреки
категорическому императиву Канта, не как к цели, а как к средству.
— Каковы могут быть причины предательства?
— Бывает по-разному. В наиболее острых и драматических ситуациях —
это желание спасти себе жизнь, избавить себя от пыток (солдат, разведчик
попал в плен; арестован член подпольной организации; христианина
заставляют отречься от Христа — и т. п.). Иногда — гораздо более пошлое
желание не создавать себе проблем (молодой человек закрутил роман
с девушкой, а она — кто бы мог подумать! — забеременела; всё, дальше его
дело сторона). Часто это вопросы выгоды (деньги, карьера и т. п.).
Бывают, конечно, и более экзотические случаи. Тут может быть и желание
сделать всех счастливыми, не считаясь с чувствами и судьбами отдельных
людей — в том числе самых близких; и чёрный цинизм (чем хуже — тем
лучше); и азарт двойного, тройного агента…
— Бывает ли предательство простительное и непростительное? Какое простительно и почему? Какое непростительно и почему?
— Тут важна корректная постановка вопроса. Либо: всякое ли
предательство, совершенное по отношению ко мне, я должен прощать? Либо:
могу ли я рассчитывать, что любое предательство с моей стороны будет
прощено? Симметрии здесь, пожалуй, нет.
Кроме того, важно, из какой системы ценностей мы исходим. Если
из «общечеловеческой» (правда, я не уверен, что такая существует), то,
вероятно, на оба вопроса ответ будет отрицательным. Ибо «по-человечески»
понятно, что есть поступки, простить которые недостанет сил; что есть
поступки, просить за которые прощения просто кощунственно. Но какие
именно это поступки — тут многое зависит от конкретных людей, ситуаций,
времени, места и т. д.
Но если мы исходим из евангельской этики, то ответ на первый вопрос
будет: в идеале — да, потому что не зря же мы просим в молитве
Господней: «прости нам грехи наши, как и мы прощаем должникам нашим».
А на второй: рассчитывать — нет, но надеяться — да. Ведь Христос уже
искупил, уже простил все наши грехи — нам осталось лишь покаяться, т. е.
перемениться внутренне.
— Раскаявшийся предатель, которого мучает совесть, может ли
найти утешение, если последствия его предательства неисправимы
(например, в результате погиб друг)? В чём?
— Для безрелигиозного, атеистического сознания мне трудно
представить, каким могло бы быть это утешение. Разве что попытка убедить
себя в том, что и я, и мой друг — всего лишь горстка атомов, не имеющая
собственной воли. Но такие радикальные воззрения встречаются крайне
редко. Поэтому обычный путь для предателя — цинизм, агрессия или,
наоборот, апатия, желание забыться и т. д. Нередкий исход —
самоубийство: прямое и быстрое или же растянутое во времени: алкоголь,
наркотики и проч.
Если же человек религиозен, если (об этом мне проще говорить)
он христианин, то утешение, думается, возможно. Друг погиб — это значит,
что его нет в этом мире. Но его душа жива, и друг-предатель может
приложить все усилия, положить всю жизнь на то, чтобы исходатайствовать
спасение душе своего друга (и, что не менее важно, позаботиться
о собственной душе), — и тогда есть надежда, что в вечной жизни они
встретятся не врагами, но вновь друзьями. Ну и, разумеется, если у друга
была семья — помогать этой семье (если, конечно, эта помощь будет
принята).
— Предательство Петра и предательство Иуды — в чем разница?
— Разница, во-первых, в причинах. Мы не знаем всех мотивов и мыслей
Иуды, но очевидно, что деньги сыграли здесь существенную роль. Поступок
Иуды был обдуман, спланирован и успешно осуществлён. Отречение же Петра
имело причиной страх — в общем то, извинительное чувство. С его стороны
это было спонтанной реакцией на опасность. Осознав свой проступок, своё
предательство, Пётр со свойственной ему эмоциональностью и порывистостью
тут же раскаялся в нем.
Во-вторых, есть разница в дальнейшем поведении. Иуда, видя, какой
оборот приняло дело (возможно, для него это было неожиданностью),
«раскаявшись», как говорит Писание, вернул деньги первосвященникам
и старейшинам со словами: «Согрешил я, предав кровь невинную».
Он осознал свой грех, но ему, судя по всему, даже не пришло в голову
попросить прощения у Учителя. И, скорее всего, причиной тому был
не страх ареста, пыток и казни (как это было с Петром): муки совести,
которые он претерпевал, были значительно сильнее тех мучений, которые
могли причинить ему палачи. Нет, он просто решил: «Такое не прощают».
Конечный итог нам известен: Иуда покончил с собой.
Пётр, напротив, как будто, не проявляет никаких внешних признаков
раскаяния, кроме горьких рыданий — но дорого ли они стоят?
Он не пытается более следовать за Иисусом; он, как и прочие ученики
(кроме Иоанна), побоялся подойти ко кресту. Не он снимает с креста тело
Учителя; не ему приходит в голову мысль помазать тело благовониями.
Но он остаётся вместе с другими учениками, с общиной, главой которой
до недавнего времени был Иисус. В сердце Петра есть скорбь, есть стыд,
но нет отчаяния. Он помнит, хотя и не постигает, слова Учителя
о воскресении. Он не теряет надежды на прощение. И он получает желаемое:
его, уже и не ученика вовсе (ангел, явившийся мироносицам, говорит:
«Идите, скажите ученикам Его и Петру…»), Иисус сам спрашивает… — о чем?
О причинах предательства? О гарантиях того, что подобное не повторится
впредь? Нет — о любви. «Симон, сын Ионы, любишь ли ты Меня?» И ответ
у Петра может быть только один: «Да, Господи, Ты знаешь, что я люблю
Тебя».
— Смысл предательства. Странный вопрос, я понимаю, но ведь
должен быть какой-то смысл, например, у предательства Иуды (бывает ли
страшнее?). Вот говорят же, что если бы Иуда не предал, то… Давайте
поразмышляем об этом сообща.
— Если я правильно Вас понял, на сей раз вопрос не о причинах,
мотивах, побуждениях (о чем мы уже говорили), а, так сказать,
об объективных, не зависящих от воли предателя последствиях его
поступка. Ответ на этот вопрос одновременно сложен и прост. Прост
потому, что ответить можно довольно кратко: любой поступок, который
человек совершает по свой воле (свободной воле!), вступает
во взаимодействие с волей Божественной — а Бог способен любое зло
обратить во благо. Сложен же этот ответ потому, что мы не только
не можем постичь Божью волю в каждом конкретном случае — мы и внутрь
человека-то не можем заглянуть. В каком-то смысле человек — тайна
не меньшая, чем Бог.
Что касается конкретно Иуды, то можно сказать так: его предательство
привело к тому, что Иисус был арестован, допрошен, избит и казнён —
а затем Он воскрес, вознёсся и ниспослал на апостолов Святого Духа;
но всё же никто из христиан не будет благодарить Иуду за его поступок.
Если Евангелие для нас — важнейший источник вероучения, то нам следует
со всей серьёзностью отнестись вот к этим словам: «Когда же настал
вечер, Он возлёг с двенадцатью учениками; и когда они ели, сказал:
истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня. Они весьма
опечалились, и начали говорить Ему, каждый из них: не я ли, Господи?
Он же сказал в ответ: опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст
Меня; впрочем Сын Человеческий идёт, как писано о Нем, но горе тому
человеку, которым Сын Человеческий предаётся: лучше было бы этому
человеку не родиться». Поэтому гётевский Мефистофель, слова которого
Булгаков поставил эпиграфом к своему роману, лжёт (а впрочем, чему здесь
удивляться? он лжец и отец лжи): «Я часть той силы, что вечно хочет зла
и вечно совершает благо» — диавол и его служители действительно хотят
зла, но благо совершает Бог, а не они.
— Бывает так, что человек оказался не готов к какой-то
трудной ситуации. У меня есть знакомая, которая боялась, что может
не выдержать физические страдания и предать Христа, а потому с детства
готовила себя к этому, училась терпеть боль. Но когда пришло время
испытаний, оказалось, что ей надо было проявить устойчивость совсем
в другом. То есть фокус, в котором она держала себя, оказался
не подходящим — она не заметила, что пришло время испытаний, и оказалась
не готова. Предательство произошло. Как быть всегда и ко всему готовым?
Что помогает человеку осуществлять верный выбор? Ведь в экстремальной
ситуации мы ведём себя не вполне адекватно.
— Да, знал бы, где упадёшь — соломку б подстелил. Но мы не знаем
этого. Может быть, это хорошо. Потому что в конечном счёте нам
не приходится рассчитывать на собственные силы — по крайней мере,
не стоит рассчитывать исключительно на них. Если мы стараемся сохранить
верность Христу — то в качестве подготовки, тренировки к часу икс нам
нужно ежедневно делать именно это: хранить верность Христу, т. е. делать
то, что Он нам велел, соблюдать Его заповеди, не отрекаться от Него
нашими делами.
Знаете, вот вы задали этот вопрос, и я подумал: такая предварительная
подготовка (учиться терпеть боль и проч.) — это ведь в иных случаях
может быть проявлением страха, что Бог предаст нас, не поможет в минуту
испытания, отступится от человека, который оказался в ситуации жизненно
важного выбора. Ну и ладно, мол: Бог от меня отвернулся, а я всё равно
сильный, я от Него не отрекусь, и никто не сможет меня ни в чем
упрекнуть — даже Он.
Должен признаться, что такой страх посещает и мою душу. Но я всё же
надеюсь на то, что Господь не даст мне испытаний выше того, что я —
с Его помощью — смогу выдержать.
— Если человек под страхом смерти отрёкся от Христа или (под
страхом тюремного заключения, увольнения, разного рода неприятностей)
отрёкся от близкого человека, но лишь на словах, а внутренне по-прежнему
их любит — это предательство?
— Сложный вопрос. Наверное, сам этот человек ощущает себя предателем.
Да и вряд ли может сохраниться та же любовь. Впрочем, глубина
предательства, если можно так выразиться, бывает разной. Вспомним
Оруэлла, «1984». Главный герой выдал Джулию с головой — но и он, и его
мучитель-воспитатель были согласны в том, что он её не предал. Но затем
он всё же предал её — тогда, когда захотел избавиться от пытки, отдав
на пытку (лишь в намерении, лишь на словах!) свою возлюбленную.
Ну, а если вспомнить мучеников разных эпох, то они не соглашались
отречься от Христа даже на словах, отказывались оказать малейший знак
почитания («для виду») ложным богам. И именно поэтому мы их почитаем как
мучеников — т. е. свидетелей истинности Евангелия.
А как же те, что всё же сказали или сделали нечто для виду? Погибли
они или же спаслись? Мы этого не знаем. Но ясно, что подражать следует
не им, а тем, кто был твёрд до конца, до смерти.
— Как простить себя?
— Это сложно. И тут даже не обязательно говорить о таком тяжком грехе
как предательство. Вот, к примеру, жил-был человек, весь такой
благочестивый, в храм ходил, исповедовался-причащался,
постился-молился — всё у него было хорошо. И вдруг — впал в блуд. Что
делать? Человек умные книжки читал, знает: это смертный грех. Он сам
себя отделил от Церкви. Теперь ему положена неслабая епитимья, отлучение
от причастия на годы и годы… Как теперь жить? Как мог я — я!
а не какой-нибудь там маловерный захожанин — сделать такое? Что обо мне
батюшка подумает? Да и Господь — простит ли он меня? — И часто такое
смирение паче гордости приводит к тому, что человек уходит из Церкви
(что и было истинной целью диавола, когда тот подталкивал христианина
ко греху). Но отпадение от Церкви происходит не по причине блуда,
а именно из-за неумения и нежелания простить себя самого.
Здесь, мне кажется, уместно вспомнить эпизод из жизни преподобного
Силуана Афонского, дошедший до нас в изложении приснопамятного
архимандрита Софрония (Сахарова). «В какой-то праздник, когда водили
в селе хороводы, Семён [мирское имя Силуана] смотрел, как один мужик,
средних лет, его односельчанин, играл на гармонике и плясал. Отозвав
этого мужика немного в сторону, он спросил его:
— Как же, Степан, ты можешь играть и плясать, ведь ты же убил человека?
Он убил его в пьяной драке. Тогда тот отводит Семена ещё немного далее и говорит ему:
— Знаешь ли, когда я был в остроге, то много молился Богу, чтобы
простил меня, и Бог мне простил; потому я теперь спокойно играю».
— А что сложнее: простить другого или простить себя? На чем основано прощение в том и другом случае?
— Что сложнее — не знаю, ситуации могут быть очень разными. А на чем
основано прощение… Тут надо сперва понять, что значит простить. Может
быть, разобраться в этом будет легче, если мы посмотрим вот с какой
стороны. Каждый христианин совершает те или иные грехи. Он приходит
на исповедь в надежде на прощения Богом этих грехов. Что значит, что
Господь простил грех? Это значит, как мне представляется, что Господь
относится к нам так, как если бы этого греха не было вовсе. Можно
сказать даже так: Своим прощением Бог изменяет прошлое. Вот стоят Иван
или Марья, очищенные от грехов в таинстве покаяния. Ведь нет на них
греха? Нет. Ну так и не было ничего! И не морочьте голову.
Вот так же, думается, и мы должны относиться к обидчикам — и к себе.
После каждого греха, после каждой обиды, после предательства даже —
вновь и вновь, вопреки очевидности, вопреки логике, — верить человеку,
вновь и вновь строить с ним отношения с чистого листа, вновь и вновь
изменять прошлое. Не было греха! Не было предательства! Ничего не было.
Вот он, мой ближний, предстоящий Богу. Вот я грешный, я — и мой
Спаситель. Он пришёл, чтобы спасти меня и его — и, я уверен, Он спасёт
нас.
Трудно выработать в себе такое отношение к человеку? Не то что трудно — невозможно. Но невозможное человекам возможно Богу.
— Когда-то где-то мне довелось прочесть утверждение, что
простить можно только того, кто просит прощение, кто осознает свою вину
и раскаивается. А как вы думаете, если человек причинил страдания
и вред, но не раскаивается, не извиняется, можем ли мы его простить?
В чем разница между двумя видами прощения: кающегося и нераскаянного
человека?
— Разница существенная. Дело в том, что Господь настаивает
на активном выяснении отношений, а не на молчаливом всепрощении.
«Если, — говорит Он, — согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи
его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрёл ты брата
твоего; если же не послушает, возьми с собою ещё одного или двух, дабы
устами двух или трёх свидетелей подтвердилось всякое слово; если же
не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет
он тебе, как язычник и мытарь» (Мф. 18:15–17). Т. е. упорство в грехе,
гордость, нежелание признать свой проступок — всё это ведёт к разрыву
отношений. Человек с милостивым сердцем, конечно, даже и в таких
условиях может простить своего обидчика — но последнему, скорее всего,
это не принесёт никакой пользы, а лишь подаст повод для озлобления.
Такое понимание отражено и в церковных канонах, и в уголовном праве.
Глава государства (по крайней мере, таковы юридические нормы в России)
может помиловать только того, кто просит о помиловании — т. е. признает
свою вину и просит прощения. Церковь может воссоединить с собой
человека, сколь угодно тяжко согрешившего, давно уже отлучённого, —
но только если он принесёт покаяние.
— И в заключение: можно ли сказать, что в наши дни представления о предательстве изменились по сравнению с предыдущими эпохами?
— Не совсем так. Я бы сказал, что изменилось восприятие поступков,
которые раньше однозначно бы воспринимались как предательство. Если
вернуться к началу нашего разговора, то мы определили предательство как
обман, надругательство над чьим-либо доверием. Так вот: сейчас, как
кажется, люди меньше склонны верить друг другу, раскрываться навстречу
друг другу. Муж ушёл от жены — ну что же, их брак исчерпал себя. (И, что
характерно, так думают не только «третьи лица», но и сами супруги.)
Человек перешёл на другую работу — ну что же, каждому необходим
карьерный рост, прибавка в зарплате и проч. И уже исчезает отношение
к работе как к общему делу, как к служению. Мать отказалась от ребёнка
в роддоме — ну что же, зато родила, не сделала аборт; это, в конце
концов, её право. И так далее. Т. е. существенным образом изменились
представления о некоторых типах человеческих отношений. Налицо желание
максимально освободить себя и других от ответственности: «так сложилось;
это его право; лучше так, чем по-другому».
— А надо ли стараться вернуться назад, к более острым и более ответственным человеческим отношениям?
— Думаю, что да, хотя и не во всем это возможно
и желательно. Выше я привёл пример с работой — он, наверное, создаёт
диссонанс рядом с двумя другими, куда более трагическими. И в самом
деле, отношение к работе сильно зависит от типа общества,
от взаимоотношений людей. Для японца фирма, корпорация — это (говорят)
как семья. А для американца — only business. И здесь вряд ли имеет смысл
что-то менять. Но именно в межличностных отношениях — да, конечно.
Потому что «другой» — это не только наш партнёр, не только субъект
права, не только наш друг, родственник, сосед, но и один из тех, кого
пришёл спасти Христос. И потому мерой отношений между человеком
и человеком, между человеком и Богом в наши дни, как и прежде, является
Евангелие. И нам нужно не переписывать его, а менять нашу жизнь
в соответствии с ним. Менять её так, чтобы мы сердцем, нелицемерно
смогли услышать Благую Весть и, в свою очередь, стать её глашатаями для
других людей.
Беседовала Светлана КОППЕЛ-КОВТУН
|