Отец Фома умел говорить так:
"Отчаиваться не бесполезно. В своих душевных переживаниях дай себе возможность попечалиться, поунывать, поплакать, пожалеть себя: "Вот как мне себя жалко, как мне тяжело, как плохо". В этот момент ты сам себя испытываешь, вот кто это там во мне меня жалеет. Известно кто, тот, кто называет себя твоим лучшим другом. А ты ему, этому другу, неожиданно: "Пойди прочь!"
А потом раз, и к Господу: «Научи меня, Господи, о Тебе так печалиться и плакать, вот так как я сейчас себя жалел, чтобы моя душа по Тебе бы так сокрушалась, Тебя жаждала, чтобы мне также к Тебе хотелось, с той же самой душевной силой! Мне бы так хотелось быть с Тобой, чтобы Ты был в моем сердце, которое пытается меня оплакать".
Да, отчаиваться не бесполезно. Нужно умно использовать эту силу, понимать насколько печаль и грусть может вернуть силу молитве".

***

Когда отец Фома был маленьким, он работал на стройке прорабом. И что характерно, ни одной доски не украл. Но разговаривать по-строительному привык, а так как был горяч сердцем, то сокрушаясь духом, сокрушал и русский язык. Когда же он стал монахом, привычку сокрушаться духом сразу оставить не мог. Поэтому злобно шипел: "Спаси Господи!" Духовник попенял ему на это:
— Отец Фома, вот мужик пьяный просыпается, а жена его корит-ругает. Она все правильно говорит, грехи его публично на всю квартиру называет. Он ее послушал-послушал, да и говорит: "Ты все правильно сказала, но без любви, а значит это — неправда".
Отец Фома поразмышлял. Понял, что сразу угомониться не получиться и придумал для себя два "позволительных" ругательства — четырехэтажное и трехэтажное. Когда трудники в монастыре опять чудили, он ругался на них так: "Да что ж это за гор-плод-овощ-торг!" или "Ну, ты даешь упр-снаб-сбыт!". Скоро и это прошло. Он просто ходил по монастырю с топором, и если кто шалил, то он смотрел на него ласково и говорил, показывая топор: "Я вас весьма убью". Потом и это прошло. Только пальчиком грозил. Потом угомонился.

***

Мирослав Бакулин

— Отец Фома, а как молодые девушки приходят к Богу?
— Благодаря красоте проповедника.
— А как женщины приходят к Богу?
— Они приходят к Богу у постели больного ребенка.

***

Так как отец Фома был человеком ученым, к нему зачастила городская интеллигенция. Встречая одного из профессоров, отец Фома участливо спросил:
— Надеюсь у Вас все хорошо?
Профессор посмотрел на него болезненно и даже как-то презрительно и сказал:
— Все хорошо только у идиотов.
Отец Фома повеселел:
— Я, видимо, конченый идиот, у меня все хорошо.
Помедлил, а потом снова спросил:
— Вот Вы доктор наук, профессор, столько лет преподаете, столько книжек написали. Почему Вы такой умный, и и при этом такой несчастливый? Зачем быть умным и несчастным?
Профессор пристально посмотрел на отца Фому, и вдруг ему сделалось ужасно жалко себя:
— Да, я несчастен, а что мне делать?
— Отбросьте свой ум, скажите себе: "Уйди, ты заслоняешь мне Солнце. Ты надоел мне со своими умствованиями, со своими комплексами, самокопанием, ты достал меня, я хочу быть счастливым". И как только этот внутренний друг будет доставать Вас, скажите ему твердо: "Отстань".
Профессор не поверил.

***

У храма, где служил отец Фома, всегда сидел целый коридор попрошаек, через который приходилось проходить всем прихожанам. В отличие от других священников, отец Фома никогда не разгонял этого пестрого семейства из пьяниц и бомжей. Он любил повторять, что у Бога есть много подвижников — бессребреники, мученики, благоверные князья и преподобные, блаженные и страстотерпцы..., но вот эти, сидящие у храма, — "отморозки", терпящие ради небольших денег любую непогоду и стужу, вымораживают свои грехи. Часто он раздавал их платежки за квартиру прихожанам, чтобы те оплатили, приговаривая, что "это деньги на единственных молитвенников о нас". Часто его можно было видеть сидящем на корточках, прислонившись спиной к храмовой ограде, беседующим с каким-нибудь нищим.
Один из них бросил пить. Стал приходить в храм и стоял среди прихожан. Бывшие его товарищи смеялись над ним: «Слушай, ты с чего в религию ударился? Неужели на самом деле веришь в эти библейские сказки? Ты что же, веришь, что Христос воду превратил в вино?». На что он им отвечал: «Я, — говорит, — не знаю, превратил ли Господь воду в вино, но Он у меня дома вино превратил в мебель». Раньше он даже печку в доме не топил, потому что не было дров, закопается в тряпье и там спит. И в доме, по-видимому, уже все было продано и ничего не осталось. Когда он перестал пить, устроился на работу, деньги стали оставаться, и он как-то начал жить по-человечески.
Случай этот заставил соседского батюшку отца Андрея задуматься и тоже заняться с бездомными. Но он решил все поставить на широкую ногу. Из киоска на колесах он организовал на рядом с храмом благотворительную столовую, где бесплатно раздавали еду. Уже через месяц он негодовал. Ему обгадили всю храмовую территорию, все забросали мусором, описали, обкакали. Нищие покупали по утру бутылку для опохмела и шли закусывать в столовую к отцу Андрею. Так и называли ее "ресторан у Андрея".
Батюшка очень скоро удалил этот вагончик, где кормил людей, и долго-долго еще потом там убирали бутылки и нечистоты.
В ответ на негодование отца Андрея отец Фома непонятливо хлопал глазами и говорил: "А зачем их кормить едой? Накорми их Христом".

***

Отец Фома запрещал прихожанам вспоминать раскаянные грехи:
— И себе и другим прощайте и не думайте, что получили прощение за покаяние, но по снисхождению Божию, потому что имеющий прощение от любви не впадает в нерадение. Враг уловляет нас через нас же самих: неумеренно налагаемое покаяние ввергает в уныние и печаль. Так под видом благочестия люди впадают в уныние, а эта печаль может напасть как зверь или как буря и погубить человека. Так что никаких подвигов. Лишь бы до Пасхи доползти.
Соседствующий отец Андрей таких глаголов не понимал, был строг и ригористичен. Прихожан было много и он часто поторапливал: "Быстрее, быстрее". А тут к нему на исповедь встал приходской сторож. У него ушла жена, забрала детей, и он с горя сильно запил. Отец Андрей выслушал его слезные полувопли, сказал по обыкновению: "Быстрее, быстрее". Ночью сторож выпил бутылку уксусной кислоты и умер.

***

Отец Фома: «К мертвым нужно относиться с надеждою, ко святым - с благоговением, к живым - с осторожностью».

***

Бабушка: - А я вот в гороскопе про себя прочитала...
Отец Фома: - Гороскопы сбываются так же, как остановившиеся часы дважды в сутки правильно показывают время.

***

Я встал в долгую очередь к о. Фоме. Когда же пришел мой черед, я подошел к нему, встал на колени и начал читать по заготовленному заранее листку свои обычные, привычные, взлелеянные, возлюбленные грехи. При этом вид у о. Фомы был равнодушно-раздраженным, он демонстративно смотрел в сторону, и даже недовольно хмыкал. Но вдруг он резко повернулся ко мне и сказал, глядя прямо в глаза: «Эти все грехи, от того что Бога мы не благодарим. Нужно Бога за все благодарить и радоваться. Радоваться и благодарить за все!» И снова «равнодушно» отвернулся. О, как много подарил он мне на той исповеди. Как надолго стали для меня его уроки благодарности Богу главной отрадой и главной трудностью.

***

Отец Фома очень уставал от приходских старушек, которые постоянно жевали воск, ладан, березовые листочки на Троицу, еловые ветки на Рождество. И они бесконечно о чем-то говорили. И до службы, и во время службы и после службы. А ругаться и "гонять паству" Фома не очень любил. Как-то однажды, идя из своего домика в храм, он увидел как три старушки громко разговаривали как в микроволновке печь паспорта, на какой температуре и какое время , "чтобы из космоса не следили". Отец Фома не стал входить в храм, вернулся к своему домику, обошел его три раза и только после этого вернулся в храм и прошел мимо старушек, молча заинтригованных таким его поведением. Когда кто-то после службы его спросил, почему он так поступил, он отвечал: "Мое сердце было отвлечено разговорами старушек: я прогулялся, чтобы очиститься и уже в безмолвии сердца войти в храм. Духовник в юности советовал мне в таком случае посмотреть строго на болтушек, хлопнуть себя рукой по ноге и строго сказать: "У-у, бабы!". Но у меня не получается".

***

Многие прихожане роптали на отца Фому за его веселый нрав. Он же имел говорить им:
— Вы меня не за того принимаете. Это как владыка отправил меня к одному начальнику, а я так испугался мраморного и золотого великолепия, что битый час разъяснял свой вопрос солидному господину за большим столом. А потом он разулыбался и объяснил, что он только секретарь, и подвел меня к двери самого начальника в глубине кабинета. А там, за дверью был еще больший кабинет, сверкавший еще большим великолепием, там за громадным столом сидел настоящий начальник — маленький солидный человек, который пил кофе из позолоченной маленькой чашечки и курил сигарету. От неожиданности я выпалил по монастырской привычке молитву на вход в любое помещение: "Господи, Иисусе Христе, помилуй мя грешнаго!" Начальник от неожиданности выронил сигарету изо рта и она упала прямо в кофе. Он с тоской посмотрел на сигарету, потом на меня и тоскливо спросил:
— Вам чего?
Я протянул бумагу:
— Да вот, подписать.
И он быстро подписал, только чтобы я скорее убирался.
Вот как я начальника с секретарем перепутал, вот так же вы меня со Христом путаете. Ведь и Апостол говорит: "Мы не себя проповедуем, но Христа Иисуса, Господа" (2 Кор. 4, 5).

***

Еще отец Фома умел сказать так:
— Большинство переживаний у людей от пустой, не наполненной жизни. Это от того, что вы мало хотите. Великие задачи рождают великую жизнь. За двадцать два дня, что Гендель создавал своего "Мессию", он почти не ел и не спал. Вопрошающим, как он написал "Аллилуйю", он отвечал, что небо раскрылось пред ним и он слышал пение ангелов. Ему оставалось только положить пение на музыку. Вениамин Васильевич Ерофеев не выпил ни капли спиртного, пока писал свою поэму "Москва-Петушки". Великая задача дает человеку необыкновенные силы. Желайте великого. Потому и Господь просит Вас: "Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный" (Мф. 5, 48). А это возможно лишь если непрестанно воспоминать о милостях дарованных нам Богом. Целью жизни должно быть совершить нечто ради той Любви, что спасает вас.

***

Одна женщина по имени Елена весьма страдала осуждением, и просила Великим постом отца Фому наложить на нее епитимью, чтобы расстаться с любимым грехом. Батюшка замахал на нее руками:
— Что вы, что вы? Никакой епитимьи, причащайтесь в большие посты каждую неделю! Непременно каждую неделю. И потом, какое наказание? Корень слова "наказать" - казать, т.е. говорить. На-казать - значит выговорить, сделать выговор, вразумить словом, и уж в последнюю очередь применить силу для содействия слову.
Помолчав, добавил:
— И потом, вы же сами ставите себя в опасное положение: если у нас есть какие грехи и мы в них раскаиваемся, начинаем с ними борьбу, избегаем их повторения, есть большая опасность замещения этих «раскаянных» грехов другими, иногда более опасными. Например, почти любой грех можно задавить гордостью или тщеславием, при этом искренне считая, что мы побеждаем.
Душа подобна саду. Целью же существования этого сада является вовсе не то, чтобы занять садовника прополкой, а в том, чтобы дать богатый урожай плодов, как в известной притче Спасителя про виноградник. Иными словами, надо на место вырванного сорняка сажать плодородное растение, на место греха — добродетель, чтобы силы нашей души не питали сорняк, а давали плод. Если хотите кого-то осудить возьмите себя за мочку уха и промолчите, а потом волевым усилием начинайте умом оправдывать человека.

***

Некий человек весьма печалился о своей жизни и так жаловался отцу Фоме:
— Читаю Евангелие и ничего не понимаю. Это, наверное, сатана мне вредит. У Апостола я вот сделал выписку, что благовествование закрыто для погибающих, для неверующих, у которых бог века сего ослепил умы, чтобы для них не воссиял свет (см. 2 Кор. 4, 4). А кто отгонит от меня сатану?
— Ты все неправильно понимаешь, Бог века сего — Христос, не путай его с "князем века сего", сатаной. "Князем" его делают люди, которые поклоняются идолам богатства, власти, красоты и здоровья. А апостол Павел говорит о другом: "Как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму — делать непотребства" ( Рим 1, 28). Ты не заботишься о богомыслии, Господь наказывает тебя, а наказать Он может только Своим долготерпением. Ждет покаяния от неключимого раба. И есть у тебя два выхода — "вдруг у разбойника лютого совесть Господь пробудил", или добровольное взыскание ада. Туда ведь идут одни добровольцы.
— Батюшка, дорогой, да у меня столько проблем, что просто некогда заниматься богомыслием-то!
— И здесь простое уравнение: чем больше у тебя проблем, тем меньше веры и наоборот.

***

В монастыре у отца Фомы жил инок Феодор. Подвиг он свой творил по принципу "жить нужно так, как будто тебя вообще нет". Поэтому часто опаздывал на иноческое правило, а за службой мог заснуть. Вообще поспать он был мастак, отправят его осенние листья сгребать, а он уже через час в куче этих листьев спит как медведь. Братия весьма роптали на его сонливость. А он, могучий, разляжется на полке в бане и спит так, что от его храпа весь сруб банный трясется. Или в келье после трапезы придрушляет. Когда один брат стал выговаривать отцу Фоме за такое "демократическое" отношение к чужим слабостям, отец Фома весьма сокрушился духом, но сказал брату:
— Я и сам как-то хотел его разбудить, но увидел близ него страшного демона, который сидел у его изголовья. Святой Иоанн Лествичник называет такового "предварителем", потому что он должен "предварить" — осквернить день христианина помыслом сразу после пробуждения. Но вид у этого демона был весьма унылый. Я спросил его, чем он так расстроен. Тот отвечал мне, что он доволен сном отца Феодора, "потому что если он проснется, то он сразу обожжет демона псалмопением и молитвой". А третьего дня Феодор так ворчал на меня за трапезой, что порции в пост маленькие для его габаритов, что я и сам его побаиваюсь. Поэтому ну его, а то проснется, еще и на нас ворчать станет, пусть спит.

P.S. "Лествица" слово 26, 103-104: "Есть между злыми духами бес, называемый предваритель, который тотчас по пробуждении является искушать нас, и оскверняет наши мысли. Посвящай начатки дня твоего Господу; ибо кому прежде отдашь их, того они и будут. Один искуснейший делатель сказал мне сие достойное внимания слово: "По началу утра, – говорил он, – предузнаю я все течение дня моего".

***

Сегодня отец Фома сказал за литургией:
Дорогие мои, мы сегодня празднуем Вход Господень в Иерусалим. Это праздник Недоумения. Те люди, которые сегодня кричат Христу «Осанна!», станут кричать о Нем: «Распни!»
Недавно я был в гостях на домашнем концерте. К моим знакомым приехала известная пианистка, и она играла чудесную музыку, которая рождала у слушателей ощущение, что внезапно расцвел сад, от которого идет весеннее благоухание цветов.
В углу комнаты сидел подросток – сын хозяйки. Он слушал музыку в плеере через наушники и был поглощен звуками, которые слышал только он.
Мать растерянно спросила его: Разве ты не понимаешь, чего ты себя лишаешь? У нас звучит прекрасная музыка, а ты даже этого не замечаешь.
Мальчик послушал несколько звучащее фортепиано и сказал:
— Это никуда негодная лажа.
И снова одел наушники. Мать попыталась еще раз егообразумить:
— То, что ты сейчас слушаешь в своем плеере,
будет забыто через несколько дней. А то, что звучит в нашем доме, будет жить в веках. Люди наслаждаются ей не одно столетие.
— Я рад за этих людей, — ответил мальчик, — но мне это абсолютно не интересно.
Вот примерно об этом сегодняшний праздник. И пожалуйста, не пораньте вашими вербами соседа. Аминь.

***

Отец Фома просил прихожан:
— Не спрашивайте у меня советов на радикальные вопросы, которые вы можете решить с Богом только сами. Я могу все испортить. Вот, например, у нас был сторож. Однажды постом он купил себе салат из морской капусты, а в нем были креветки. Он не знал, что у него на креветки сильнейшая аллергия. А я, как назло, зашел к нему в шахматы поиграть. И у него на моих глазах начался отек Квинке. Это такая неприятная аллергическая реакция, от которой тело покрывается волдырями, словно вас покусали пчелы, но главное опухает лицо и гортань, от чего можно задохнуться и умереть. Протекает все это очень быстро. Слава Богу, я немного знаю из медицины, поэтому сбегал до аптечки и поставил ему антигистаминные препараты. Он уснул. Но я все равно боялся, что он задохнется. Тогда я решился делать трахеотомию, точнее сказать коникотомию, то есть отверстие в трахее, чтобы, если отек в глотке не даст ему дышать, то я проделаю дыру у него в горле, чтобы он через нее дышал. Обычно используют нож и носик от фарфорового чайника, но я в тот момент нашел в сторожке только острый карандаш и плотную пластиковую обмотку от толстого провода, чтобы использовать ее вместо трубки. Сижу и всматриваюсь в опухшего как Вий сторожа. Смотрю, не задыхается ли он во сне. Через час приехала скорая. Спросили, какие препараты кололи. Поставили еще два укола, поблагодарили. А потом доктор спросил:
— А зачем вы с карандашом и трубочкой у него сидели?
— Если бы стал задыхаться, я бы ему коникотомию сделал.
— Карандашом?
— Так все равно бы помер... А так бы поборолись...
— Вы сумасшедший! Все могло бы случиться от эмболии до пневмотракса! Он бы просто умер!
Извинился я перед доктором. Поэтому не заставляйте меня решать ваши проблемы. Из-за своего характера я могу воткнуть в вас карандаш.

P.S. Я чего это вспомнил? У меня прошлый четверг отек Квинке случился. Хорошо, что отец Фома эту историю нам рассказывал, дома всякие антигистаминные еще от Вари остались. Жена по моей команде уколы сделала. Пока скорая через 45 минут приехала, хорошо было, покойно. Сидишь, задыхаешься, а рядом с диваном Христос стоит, и так мирно, спокойно на душе, что даже и молиться Ему было как-то неприлично что ли.

***

 Вчера, беседуя с одной дамой, осуждавшей всех и вся, я вдруг испытал чувство прозрения, близкое к сатори. Вдруг стало ясно откуда берется этот релятивизм, когда, прикрываясь "уважением к чужому мнению", человек презирает всех вокруг. И даже не презирает, он просто глубинно равнодушен ко всем. Это есть нечто противоположное словам Христа: "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки"( Мф. 22, 38). Релятивизм и осуждение держатся на принципиальном равнодушии к жизни и спасению другого человека. И вот говорят: "Сколько людей, столько и мнений" или "У каждого своя истина", "какое мне дело до чужих заблуждений". Но истина одна — Христос, а Он хочет спасения всех человеков. Как же я могу судить другого, если мне Богом велено его любить как самого себя, и быть ему адвокатом? Как я могу быть равнодушен к тому, кто Христа еще не нашел?
Отец Фома любит всегда сказать, что люди связаны круговой порукой любви. Когда я его спросил, как он понимает эту ахматовскую максиму, он ответил по-простецки: "Всех людей связывают незримые нити любви и благодарности. Но их также связывают нити порока и греха. Один пойдет в рай, и за ним потянутся тысячи связанных с ним, другой добровольно сиганет в ад и за ним посыплется много привязанных душ. Одни нитки рвутся, другие выдерживают. Те, которые крепче сделал сам человек, те его и потянут в какую-то сторону".

Блог Мирослава