Как я уже писал ранее, будучи двухлетним отроком, я был уже равноправным и уважаемым членом банного мужского сообщества, которое посещал, вкупе с моим родителем, по средам и субботам. Подготовка к походу в общественную баню была обставлена наилучшим и едва ли не ритуально продуманным действом: сначала мама гладила наше мужицкое исподнее и аккуратно складывала его в коричневый кожаный чемоданчик, потом мы с отцом шли в гараж, где из всех, подвешенных на крючках березовых веников выбирали лучший, затем мы гордо шествовали в котельную, где папа, осведомившись у кочегаров, жарко ли натоплена баня, брал меня за руку и вводил уже в мужской ограниченный круг посвященных, словно маленького героя. Мужики в раздевалке приветствовали меня на равных, называя по имени и пожимая мою маленькую ручонку.

Тазы в бане гремели и вода, низвергающаяся в них из огромных кранов мощным водопадом, заглушала мой тонкий голосок, но отец, подбадривая меня, набирал в таз горячую воду, мыл мою скамью и усаживал меня, а потом, после первых водных процедур, вводил меня в парилку, где мужики, кряхтя от жары и удовольствия, хлестали себя вениками по бокам и спине. Мне эта часть программы не особенно нравилась, но, желая угодить отцу, я старался подражать ему и всем этим большим дядям, потому что на выходе из мужского отделения, справа, был буфет с вожделенным лимонадом, которым подобревший родитель потчевал меня вопреки увещеваниям мамы не тратить деньги понапрасну.

Одно из самых ярких впечатлений моего детства- инвалиды. Глядя на мужчин, у которых вместо ног (реже рук) были культяпки, я спрашивал у отца:

- Папа, а почему у этих дядей ноги, как тесто, что у мамы на столе?

- Это фронтовики, сынок. Они получили ранения на войне и лишились ног. Теперь они пользуются протезами и костылями.

Я знал, что такое протезы и что такое костыли. В раздевалке я видел, как одни снимаются, а другие берутся в руки и служат опорами при передвижении. Я знал, что тридцать лет назад была война. Последствия ранений фронтовики носили на своих телах- вмятины от пуль и осколков были похожи на те, что я оставлял в тесте, которое мама оставляла без присмотра, на мгновение отвернувшись от стола.

Я наблюдал, как эти люди передвигаются с помощью костылей. Они были похожи на пауков, у которых злые мальчишки оторвали половину лапок. Ссутулившись над своими костылями, инвалиды брали тазы и шли к большим ржавым кранам, набирали воду, двигали эти тазы налево, с одной скамьи на другую, что по умолчанию занималась только ими. Мужики, чье рождение и детство пришлось на годы войны, помогали этим беднякам, как могли: намылить спину или набрать очередную порцию воды, пройтись березовым веником по израненной спине старшего товарища не считалось геройским или христианским поступком. Это было нормально. Места им уступали и в раздевалке, и в очереди за бутылочкой пива. Любители крепкого словца и те замолкали, словно ученики при виде школьного учителя.

Отец говорил, что раньше их было больше. Что те, кто остался в живых и не умер от последствия ранений- настоящие мужики. Я знал многих из них- вот дядя Яша, он безногий и пользуется костылями, когда- то жил в нашем доме. А этот- директор нефтебазы Носко, у него протез вместо ноги и я даже был у него дома несколько раз. Тот- Дмитриев, замечательный рассказчик и в военном прошлом артиллерист. А этот старик с израненной спиной всегда приходит по средам, он худой и бледный. А тот, Побережец, был узником концлагеря, бежал из плена и был пойман, бежал снова, удачно, но попал в советские лагеря, где провел десять лет. Он тоже худосочный, а его дочь училась с моей сестрой за одной партой. Мне их не было жалко, я понимал, что они живы до сего дня, а их фронтовые товарищи нет.

Кто бы мог подумать, что таких же безногих и безруких мужчин можно будет увидеть снова, в наших клиниках и банях, общественном транспорте и отделах социальной помощи. Эти моложе меня, некоторые почти дети. А война, на которой они лишились здоровья, еще моложе. Она, как только что родившийся змеёныш, злая и способна умертвить, едва появившись на свет. Она способна вырасти в большую и опасную змею, от которой пощады не жди. От которой лучше всего спасаться бегством, если тебе дороги руки и ноги, здоровье и жизнь.

И нет уверенности в том, помогут ли такому в бане, подадут ли таз с водой и помогут ли помыть спину. Потому что война эта прошлась не только по одному государству, одному городу и одной улице. Она прошла даже посреди бани, разделив ее посетителей на тех и этих. Вот и слушай тех, кто говорит, что в бане все одинаковы...

ЖЖ автора