Нередко меня спрашивают: как надо исповедоваться?.. И ответ на это самый прямой, самый решительный может быть таков: исповедуйся, словно это твой предсмертный час; исповедуйся, словно это последний раз, когда на земле ты сможешь принести покаяние во всей твоей жизни, прежде чем вступить в вечность и стать перед Божиим судом, словно это — последнее мгновение, когда ты можешь сбросить с плеч бремя долгой жизни неправды и греха, чтобы войти свободным в Царство Божие. Если бы мы так думали об исповеди, если бы мы становились перед ней, зная — не только воображая, но твердо зная, — что мы можем в любой час, в любое мгновение умереть, то мы не ставили бы перед собой столько праздных вопросов; наша исповедь тогда была бы беспощадно искренна и правдива; она была бы пряма; мы не старались бы обойти тяжелые, оскорбительные для нас, унизительные слова; мы бы их произносили со всей резкостью правды. Мы не задумывались бы над тем, что нам сказать или чего не говорить; мы говорили бы все, что в нашем сознании представляется неправдой, грехом: все то, что делает меня недостойным моего человеческого звания, моего христианского имени. Не было бы в нашем сердце никакого чувства, что надо себя уберечь от тех или других резких, беспощадных слов, не ставили бы мы вопроса, надо ли сказать то или другое, потому что мы знали бы, с чем можно войти в вечность, а с чем в вечность нельзя войти… Вот как мы должны исповедоваться; и это просто, это страшно просто; но мы этого не делаем, потому что боимся этой беспощадной, простой прямоты перед Богом и перед людьми.

Мы будем сейчас готовиться к Рождеству Христову; скоро начинается предрождественский пост; это время, которое образно нам напоминает о том, что грядет Христос, что скоро Он будет среди нас. Тогда, почти две тысячи лет назад, Он пришел на землю, Он жил среди нас, Он был одним из нас; Спаситель, Он пришел взыскать нас, дать нам надежду, уверить в Божественной любви, уверить нас, что все возможно, если только мы поверим в Него и в себя… Но теперь грядет время, когда Он станет перед нами — либо в час нашей смерти, либо в час последнего суда. И тогда Он будет стоять перед нами распятым Христом, с руками и ногами, прободенными гвоздями, раненый в лоб тернием, и мы посмотрим на Него, и увидим, что Он распят, потому что мы грешили; Он умер, потому что мы заслужили осуждение смерти; потому что мы были достойны вечного от Бога осуждения. Он пришел к нам, стал одним из нас, жил среди нас и умер из-за нас. Что мы тогда скажем? Суд не в том будет, что Он нас осудит; суд будет в том, что мы увидим Того, Кого мы убили своим грехом и Который стоит перед нами со всей Своей любовью… Вот — во избежание этого ужаса нам надо стоять на каждой исповеди, словно это наш предсмертный час, последнее мгновение надежды перед тем, как мы это увидим.

Я говорил, что каждая исповедь должна быть такой, как будто это — последняя исповедь в нашей жизни, и что этой исповедью должен быть подведен итог, потому что всякая встреча с Живым нашим Богом — предварение последнего, окончательного, решающего нашу судьбу суда. Нельзя встать перед лицом Божьим и не уйти оттуда либо оправданным, либо осужденным. И вот встает вопрос: как готовиться к исповеди? Какие грехи принести Господу?

Во-первых, каждая исповедь должна быть предельно личной, моей, не какой-то общей, а моей собственной, потому что решается ведь моя собственная судьба. И поэтому, как бы несовершенен ни был мой суд над самим собой, с него надо начать; надо начать, поставив себе вопрос: чего я стыжусь в своей жизни? Что я хочу укрыть от лица Божия и что я хочу укрыть от суда собственной совести, чего я боюсь? И этот вопрос не всегда легко решить, потому что мы так часто привыкли прятаться от собственного справедливого суда, что когда мы заглядываем в себя с надеждой и намерением найти о себе правду, нам это чрезвычайно трудно; но с этого надо начать. И если бы мы на исповедь не принесли ничего другого, то это уже была бы правдивая исповедь, моя, собственная.

Но, кроме этого, есть еще и многое другое. Стоит нам посмотреть вокруг и вспомнить, что о нас думают люди, как они реагируют на нас, что случается, когда мы оказываемся в их среде — и мы найдем новое поле, новое основание для суда над собой… Мы знаем, что мы не всегда приносим радость и мир, правду и добро в судьбу людей; стоит окинуть взором ряд наших самых близких знакомых, людей, которые нас так или этак встречают, и делается ясным, какова наша жизнь: скольким я ранил, скольких обошел, скольких обидел, скольких так или иначе соблазнил. И вот новый суд стоит перед нами, потому что Господь нас предупреждает: то, что мы сделали одному из малых сих, то есть одному из людей, братии Его меньших, то мы сделали Ему. А дальше вспомним, как о нас судят люди: часто их суд едок и справедлив; часто мы не хотим знать, что о нас люди думают, потому что это — правда и осуждение наше. Но иногда бывает и другое: люди нас и ненавидят, и любят несправедливо. Ненавидят несправедливо, так как иногда бывает, что мы поступаем по Божией правде, а эта правда в них не укладывается. А любят нас часто несправедливо, потому что любят-то нас за то, что мы слишком легко укладываемся в неправде жизни, и любят нас не за добродетель, а за нашу измену Божией правде.

И тут надо снова произнести над собой суд и знать, что иногда приходится каяться в том, что люди к нам относятся хорошо, что хвалят нас люди; Христос опять-таки нас предупредил: Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо…

И, наконец, мы можем обратиться к суду евангельскому и поставить себе вопрос: как судил бы о нас Спаситель, если бы Он посмотрел — как Он на самом деле и делает — на нашу жизнь?

Поставьте себе эти вопросы, и вы увидите, что исповедь ваша будет уже серьезная и вдумчивая и что уже не придется вам приносить на исповедь той пустоты, того детского, давно изжитого лепета, который часто приходится слышать. И не вовлекайте других людей: вы пришли исповедовать свои грехи, а не чужие грехи. Обстоятельства греха имеют значение, только если они оттеняют ваш грех и вашу ответственность; а рассказ о том, что случилось, почему и как — к исповеди никакого отношения не имеет; это только ослабляет в вас сознание вины и дух покаяния…

Сейчас приближаются дни, когда вы, вероятно, все будете говеть; начните готовиться теперь к тому, чтобы принести взрослую, вдумчивую, ответственную исповедь и очиститься.

Я говорил уже о том, как можно испытывать свою совесть, начиная с того, в чем она нас упрекает, и продолжая тем, как к нам относятся люди. И вот теперь сделаем еще один, последний шаг в этом испытании совести нашей. Последний суд над совестью нашей принадлежит не нам, принадлежит не людям, а Богу; и Его слово, и Его суд нам ясны в Евангелии — только редко умеем мы к нему вдумчиво и просто относиться. Если мы вчитываемся в страницы Евангелий с простотой сердца, не стараясь извлечь из них больше, чем мы способны принять, а тем более — больше, чем мы можем жизнью осуществить, если мы честно и просто к ним относимся, то видим, что сказанное в Евангелии как бы распадается на три разряда.

Есть вещи, справедливость которых нам очевидна, но которые не волнуют нашу душу — на них мы отзовемся согласием. Умом мы понимаем, что это так, сердцем мы против них не восстаем, но жизнью мы этих образов не касаемся, они являются очевидной, простой истиной, но жизнью для нас не делаются. Эти места евангельские говорят о том, что наш ум, наша способность понимать вещи стоят на границе чего-то, чего ни волей, ни сердцем мы еще не можем постичь. Такие места нас осуждают в косности и в бездеятельности, эти места требуют, чтобы мы, не дожидаясь, дабы согрелось наше холодное сердце, решимостью начинали творить волю Божию, просто потому, что мы — Господни слуги.

Есть другие места: если мы отнесемся к ним добросовестно, если мы правдиво взглянем в свою душу, то увидим, что мы от них отворачиваемся, что мы не согласны с Божиим судом и с Господней волей, что если бы у нас было печальное мужество и власть восстать, то мы восстали бы так, как восставали в свое время и как восстают из столетия в столетие все, кому вдруг станет ясно, что нам страшна заповедь Господня о любви, требующей от нас жертвы, совершенного отречения от всякой самости, от всякого себялюбия, и часто мы хотели бы, чтобы ее не было. Так, вокруг Христа, наверное, было много людей, хотевших от Него чуда, чтобы быть уверенными, что заповедь Христова истинна и можно Ему последовать без опасности для своей личности, для своей жизни; были, наверное, и такие, которые пришли на страшное Христово распятие с мыслью, что если Он не сойдет со креста, если не случится чуда, то, значит, Он был не прав, значит, Он не Божий был человек и можно забыть Его страшное слово о том, что человек должен умереть себе и жить только для Бога и для других. И мы так часто окружаем трапезу Господню, ходим в церковь — однако с осторожностью: как бы нас правда Господня не уязвила до смерти и не потребовала от нас последнего, что у нас есть, отречения от самих себя… Когда по отношению к заповеди любви либо той или другой конкретной заповеди, в которой Бог нам разъясняет бесконечную разнообразность вдумчивой, творческой любви, мы находим в себе это чувство, тогда мы можем измерить, как мы далеки от Господнего духа, от Господней воли, и можем над собой произнести укоризненный суд.

И, наконец, есть места в Евангелии, о которых мы можем сказать словами путешественников в Эммаус, когда Христос с ними беседовал по пути: «Разве сердца наши не горели внутри нас, когда Он говорил с нами на пути?..»

Вот эти места, пусть немногочисленные, должны нам быть драгоценны, ибо они говорят, что есть в нас что-то, где мы и Христос — одного духа, одного сердца, одной воли, одной мысли, что мы чем-то уже сроднились с Ним, чем-то уже стали Ему своими. И эти места мы должны хранить в памяти как драгоценность, потому что по ним мы можем жить, не борясь всегда против плохого в нас, а стараясь дать простор жизни и победу тому, что в нас уже есть божественного, уже живого, уже готового преобразиться и стать частью вечной жизни. Если мы так будем внимательно отмечать себе каждую из этих групп событий, заповедей, слов Христовых, то нам быстро предстанет наш собственный образ, нам станет ясно, каковы мы, и когда, мы придем на исповедь, нам будет ясен не только суд нашей совести, не только суд людской, но и суд Божий; но не только как ужас, не только как осуждение, но как явление целого пути и всех возможностей, которые в нас есть: возможность стать в каждое мгновение и быть все время теми просветленными, озаренными, ликующими духом людьми, какими мы бываем иногда, и возможность победить в себе, ради Христа, ради Бога, ради людей, ради собственного нашего спасения то, что в нас чуждо Богу, то, что мертво, то, чему не будет пути в Царство Небесное.