Рассылка от партнеров

Я купил тогда пару салатов и уселся обедать. И вдруг почувствовал такое внутреннее спокойствие, словно завтра Новый год или Рождество. Вокруг сновали люди, озабоченные покупками, а я сидел за этим заборчиком, как за невидимой стеной, и наслаждался абсолютным покоем.

Потом я не раз бывал здесь, и каждый раз убеждался в необъяснимом умиротворяющем действии этого места, как ни странно это для торгового центра, где постоянно толчётся много людей.

Там, в этой импровизированной кафешке, я и увидел в первый раз Николая Николаевича. Точнее, он увидел меня. Покончив с салатами, я вытащил из кармана несколько купюр мелкого достоинства и начал подсчитывать наличность. И вдруг боковым зрением заметил, как рядом остановился мужчина, который внимательно меня рассматривает. Я поднял глаза. Он смутился, и я увидел, как в нём борются два желания — заговорить и немедленно уйти. Он сделал шаг в сторону, но — не сдержался.

— Это ваши деньги? — спросил он взволнованно.

Я не знал, что ответить. Может, это какой-то новый развод, а передо мной жулик? Я огляделся по сторонам. За дальним столиком доедала коржик старушка. Напротив пили чай две продавщицы. Никому не было до нас дела. К тому же лицо мужчины выглядело очень жалким, а я вертел в руках всего 15 гривен. Не ощутив опасности, я ответил:

— Да, мои.

— Вы их не заняли?

— Нет.

— Это хорошо, — сказал незнакомец и облегчённо вздохнул. — Никогда не занимайте деньги, особенно у незнакомых людей. И ни в коем случае, слышите — ни в коем случае не давайте денег вперёд.

— Это как? — спросил я.

— Ну, когда вам обещают дать двадцать тысяч, но просят перед этим для оформления договора заплатить тысячу, например.

— Ну конечно, это же для лохов...

Он закивал.

Я смог рассмотреть его поближе. Лет 50, высокий, полноватый. Простое круглое лицо с немного курносым вздёрнутым носом. Одетый в новенькие джинсы и такие же новые блестящие туфли. Чувствовалось, что передо мной человек, не нуждающийся в средствах. Он был похож на предпринимателя средней руки, который держит на рынке пару точек с дорогим товаром. Правда, лицо незнакомца было бледным и беспокойным — как будто на него наехала налоговая.

— Вы не против, если я присяду? — спросил он таким тоном, как будто был уверен, что я его прогоню.

— Садитесь.

Он перегнулся через стол и сказал доверительно:

— Если хотите купить недорого хорошие джинсы или обувь — я знаю пару точек. Там старые цены. Хозяин забыл их поднять, — он подмигнул мне и достал из кожаного портфеля — тоже нового и блестящего — сложенный в несколько раз лист бумаги.

— Вот здесь, третья галерея, — развёрнутый лист оказался планом, и мужчина ткнул пальцем в одну из многочисленных секций, нанесённых на план.

— Это рынок? — спросил я, кивая на схему.

— Да, все этажи.

Скорее из вежливости, чем из любопытства, я рассматривал карту. На ней аккуратными карандашными линиями были нанесены все торговые точки, включая банкоматы, кофейные аппараты и даже места в проходах, где торгуют пирожками.

— Вы, наверное, строитель? — спросил я, чтобы как-то поддержать разговор. Мужчине требовалось общение — это чувствовалось. Я готов был уделить ему несколько минут.

— Нет.

Я посмотрел на него, перебирая в уме, кем может быть мой собеседник. Представитель владельца здания, который сдаёт в аренду площади? Владелец охранной фирмы, отвечающей за безопасность? Поставщик товара?

Мужчина видимо угадал ход моих мыслей.

— Я финансист. В прошлом.

— Угу, — протянул я. Разговор явно не клеился.

— Я сделал этот чертёж через три месяца после того, как попал сюда. Сейчас мне он уже не нужен. Я и так помню, где что находится.

Он посмотрел на меня, явно ожидая дальнейших расспросов. Мне не хотелось продолжать беседу, и я демонстративно стал складывать на пластиковую тарелку грязные салфетки, показывая, что собираюсь уйти.

— Вы когда-нибудь делали что-то, о чём теперь очень жалеете? — спросил он.

— Да-а-а, бывало, — протянул я.

— А не думали об ответственности за свои поступки?

— Я и сейчас за них отвечаю. Вся жизнь — это расплата за поступки.

— Я думаю, вы отвечаете за сотую долю того, что совершили. Плохой поступок и расплата за него очень разнесены во времени. Иначе бы мы не делали столько глупостей.

— Вы имеете в виду загробную жизнь и Страшный Суд? — спросил я немного иронично.

— Да. И их тоже.

У него было такое лицо, как будто он вот-вот расплачется.

— Вы верите в Бога?

— Да.

— А не знаете, как с Ним... связаться?

Я сочувственно посмотрел на него.

— Молиться. Сходить в церковь на литургию.

Лицо незнакомца искривилось.

— Я не могу. Церковь тут, через дорогу, — он показал рукой. Но она вне Зоны.

— Зоны чего?

Мужчина начал говорить, уже не слушая меня:

— Он — я думаю, это Он.... отвёл мне, в общем-то, много места. Весь торговый комплекс. Плюс гостиница — это по улице метров четыреста.

Он потянулся ко мне, видимо собираясь сказать что то-то особенно важное.

— Как вы думаете.... то, что церковь не входит в Зону... — это значит, что мне нет прощения?

Мне стало его откровенно жалко.

— Я думаю, вам надо успокоиться и пойти домой. Отдохнуть. Может быть, показаться врачу.

— Я не сумасшедший! — он порывисто откинулся на спинку стула. — Два года назад я основал кредитный союз, чтобы давать деньги в долг. Но на самом деле я... мы брали у людей... у особо доверчивых людей, наивных людей плату за оформление кредита. А сам кредит не давали. Меня всегда удивляло — как можно быть таким наивным... Отдавать деньги вперёд...

— Меня тоже, — усмехнулся я.

— Вот видите, они сами рыли себе яму. Сами себя наказывали. Я не думал, что это ещё кому-то... кто-то... Ведь человек должен быть наказан за глупость?

— Каждый отвечает за свои поступки, это несомненно.

— Да... Но это всё так аморфно, неопределённо, почти как сказка, рассказанная на ночь. Чтобы ребёнок уснул...

Он порывисто вытер слезу, непонятно откуда появившуюся на его щеке.

— Потом мы стали брать у людей деньги в рост. Обещать огромные проценты. И это сработало. Теперь мне кажется, что это была ужасная западня, ловушка.

Он на секунду замолчал.

— Это было как сумасшествие. Приятное, словно ты бесконечно срываешь джек-пот. Я даже пытался платить проценты. Отдавать деньги... хотя сам понимал, и все мы понимали, что затея имеет другую цель... И то, что я частично выплатил проценты, наоборот, подхлестнуло людей. Харьков — большой город.

— Вы из Харькова?

— Да. Люди понесли ещё больше. Когда я снял все деньги, чтобы никогда больше не возвращаться в Украину, у нас на счету было 56 миллионов гривен. Тогда доллар был по пять. Мы зара... мы украли 11 миллионов долларов. Я приехал в Киев, чтоб улететь в Таиланд. У меня уже был билет, — незнакомец достал из бумажника листочек салатного цвета. — Сюда зашёл перекусить, убить время. Когда выходил обратно... — он всхлипнул и закрыл лицо руками.

И Николай Николаевич — так он представился — рассказал мне, что было дальше. Когда он прошёл сквозь раздвижные двери супермаркета, то почувствовал, что дальше идти не может. Им овладело какое-то странное оцепенение, ноги его не слушались.

Он вернулся, пошёл в другие двери — та же история. Он ходил весь вечер, пытаясь покинуть территорию торгового комплекса. Но преодолеть эту невидимую линию, огибающую центр по периметру, не смог.

Он обратился в медпункт. Там его осмотрели и ничего не нашли. На третий день, когда он, измождённый, шёл вдоль галерей с товаром, в невидимой границе открылась брешь — и он обрадовано побежал по улице, едва не теряя сознание от ужаса, сковавшего тело. Ноги принесли его к захудалой гостинице для командировочных. От неё до рынка было полкилометра. Николай Николаевич очень устал и переночевал в отеле. Наутро он попытался пойти дальше, но обнаружил, что не может. То же оцепенение во всём теле. Кто-то невидимый, но сильный сделал проход в Зоне, чтобы несчастному пленнику было где выспаться. И ничего больше. Когда Николай Николаевич это понял, он впал в ещё большее уныние. То, что ему нашли приют, означало только одно — он здесь надолго.

Он сказал мне, что живёт в этом торговом комплексе уже девять месяцев.

В тот день Николай Николаевич долго не хотел меня отпускать. Вытаскивал купюры в пятьсот гривен, предлагая ещё что-то съесть за его счёт. Я отказался и пообещал, что обязательно ещё его навещу.

 

Снова мы увиделись через год. Я шёл просторными коридорами «Дарынка», среди раскладок с ювелирными украшениями и россыпей восточных сладостей двигались толпы довольных покупателей. Фантастическая история удачливого финансиста, запертого в этот мир коммерции за свои грехи, казалась мне нелепой новогодней сказкой.

Я увидел Николая Николаевича лежащим на диване в дальнем конце вестибюля, заставленного мебелью. Он поспешно вскочил, поправляя покрывало.

— Вот, помогаю продавать товар.

Мы снова пошли в то самое кафе. Кстати, оно ему тоже очень нравилось. На этот раз он угостил меня как старого знакомого. Я, конечно, отказывался, но это было бесполезно. Тем более с деньгами у него было всё в порядке — жена положила ему на карточку круглую сумму. Снимать деньги он мог в любом банкомате — в Зоне их было достаточно.

Он рассказал, как супруга приезжала к нему. Не поверила его истории, обозвала сумасшедшим. Они поругались. Мне показалось, он немного боится, что однажды банкомат не выдаст ни копейки...

Мой собеседник достал новенький ноутбук и стал просматривать какие-то списки, видимо, клиентов его кредитного союза.

— Хотите компенсировать нанесённые людям убытки? — спросил я.

Он уклончиво махнул рукой.

Н. Н. рассказал мне, что в подвале «Дарынка» — он узнал это от охраны — работает подпольный склад контрабандной мебели. Что некий Саша, продающий обувь, имеет великолепный голос. И мог бы сделать карьеру оперного певца, но ленится и пьёт.

Оказалось, в молодости мой собеседник окончил художественный вуз по классу вокала и пел в каком-то ДК, а потом даже был его директором. Подробности жизни центра лились из него рекой. Мы выпили коньяка, и я вспомнил и рассказал одну историю, свидетелем которой стал пару лет назад. Я сейчас жалею, что сделал это, но тогда мне показалось, что передо мной просто одинокий человек, нашедший здесь круг общения. И нет никакой Зоны, которую нельзя покинуть.

...Я журналист по профессии, и той зимой поехал в одно село в Харьковской области. Нам в редакцию позвонила женщина, мать троих детей. Органы опеки забирали у неё малышей, по её словам, потому что она не может купить им двуспальную кровать.

Приехав на место, я осмотрел дом, где она жила, поговорил с работниками службы опеки и понял, что писать статью не буду. Женщина не имела работы. Увлекалась спиртным. Тепло в хате давала старенькая печь, которая дымила. Жить в такой обстановке дети не могли — это было ясно.

— А муж у неё есть? — спросил меня тогда Николай Николаевич.

И я вспомнил, что мне ответила эта женщина:

— Муж поехал в город, чтобы взять кредит. Это позволит купить мебель и сделать ремонт в доме. Мы оба безработные, — сказала она мне. — Но мы нашли в интернете банк, который даёт деньги без справки с места работы. Только нужно заплатить за оформление документов 1200 гривен.

Деньги они уже заплатили, и в тот момент муж сидел в городе и ждал кредита.

Когда я окончил рассказ, на Николая Николаевича страшно было смотреть.

— Вы думаете, детей забрали? — спросил он. Я уже слегка опьянел и честно сказал:

— Думаю, да.

Мы допили коньяк, и напоследок я не удержался и спросил у него — что он чувствует, когда подходит к выходу из Зоны. Что это за ощущения, которые нельзя преодолеть?

— Это страх, но страх особенный, — ответил он. — Обычно мы боимся чего-то — высоты, боли, опасности. А там возникает ощущение, как будто все мысли, чувства заканчиваются. Даже страх. Ощущение конца, чудовищной пустоты. Там вообще ничего нет, понимаете? — в глазах у моего собеседника мелькнул неподдельный ужас.

Когда я немного протрезвел, мне стало стыдно за мои рассказы и расспросы — я быстро попрощался с Николаем Николаевичем и убежал. Напоследок я подарил ему маленькое Евангелие издания «Гедеоновы братья», из тех, что раздают на улице бродячие протестантские проповедники. С мелким шрифтом на тоненьких страничках, в синей обложке из дерматина.

 

Прошло очень много времени — я потерялся в датах и событиях. Как-то, вернувшись из новогодней поездки за пределы Украины, я оказался на Лесной — туда прибывал автобус, которым я путешествовал. Я пошёл искать своё любимое кафе и с горечью обнаружил, что вывеска «Народный супермаркет» исчезла. Я вошёл в торговый комплекс. Там, где тянулись ряды касс супермаркета, теперь было непривычно пусто. От торгового зала остался небольшой кусок, где по-прежнему работало кафе. Но когда я купил пирог и попросил налить мне чаю, продавец сказал, что чай они уже не делают.

Через два столика от меня сидел грузный, заросший густой щетиной человек, и я с трудом узнал в нём Николая Николаевича. Ему, видимо, надоело покупать себе новую одежду. Надоело бриться. Он с трудом узнал меня.

— Кулинарию хотят закрыть. Наверное, не прибыльно. А потом, конечно, свернут и кафе. Где я буду пить чай? Здесь так спокойно, это для меня как дом, — и я увидел, как слеза прочертила след на его небритой щеке.

Он полез в карман и достал то самое крохотное Евангелие в синей обложке, которое я подарил ему.

— Я всё понял, — сказал он мне и протянул раскрытую синенькую книжку.

Две строчки на странице были подчёркнуты синим карандашом: Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного.

— Я понял, — еле слышно повторил он, — нельзя вообще никого обижать. Но особенно нельзя обижать тех, кто не может за себя постоять. Кто не может дать в морду, подать в суд, нанять бандитов... Эти-то как раз наиболее опасны — они не могут за себя заступиться. И тогда за них заступается Тот, Кто создал небо и землю... А я именно таких и обижал — глупых, наивных, верящих в дурацкое чудо. Только такие и могли давать деньги вперёд...

И он заплакал.

У меня в тот день было хорошее новогоднее настроение, и я попытался его утешить.

— Есть тысячи грешников, которые согрешили гораздо страшнее, чем вы, — сказал я своему собеседнику. — Но они живут себе спокойненько, пока не умрут и не попадут в ад. Где муки вечные, и уже ничего нельзя изменить. А если Бог решил наказать вас здесь — значит, он хочет, чтобы в ад вы не попали. То есть чтоб вы искупили свои грехи здесь, на земле. Нужно терпеть. У этого тоннеля есть конец. Когда-то Зона откроется. Или произойдёт ещё что-то. В этом всём есть какой-то замысел...

 

Когда мы прощались, уже начинало темнеть. Он проводил меня до стеклянных раздвижных дверей, ведущих к метро. Я перешёл дорогу и увидел недалеко от себя небольшую церквушку с мозаичным изображением Николы Святоши. Место, куда мой бедный друг не мог попасть.

Я оглянулся. Николай Николаевич стоял за стеклом, на него падал призрачный свет неонового фонаря. Вокруг сновали люди, семьи с детьми катили коляски и корзины, полные рождественских подарков. Для них «Дарынок» был местом весёлого предпраздничного шопинга. Для моего друга — я отчётливо почувствовал это — вокруг был хорошо декорированный, подсвеченный неоном кусочек ада.

Его взгляд был устремлён куда-то вдаль, его губы шевелились. Возможно, Николай Николаевич подсчитывал, как правильно распределить между пострадавшими находящиеся в его распоряжении деньги.

Но ведь даже одна история про 1200 гривен и отобранных детей, рассказанная мною, могла лишить сна любого. А сумма в 56 миллионов представлялась на её фоне огромной неподъёмной глыбой.

Видит Бог, ни за какие коврижки мира я бы не хотел в тот момент оказаться на его месте.