Нерри Милькинг — грустная кубинская черная бабушка в вечно чистом желтом платье. Она живет в опутанных проводами гаванских трущобах, в аккуратной комнатке на первом этаже, пол — вровень с асфальтом. У нее ничего нет, только две дочери (одна умерла от рака, другая покончила жизнь самоубийством) и два сына (эмигрировали в США). Нерри чувствует себя очень плохой матерью, потому что одних не уберегла, а других не удержала. Каждый день в 9 утра Нерри приходит в небольшой бар, расположенный в историческом центре Гаваны и целый день сидит там у входа в сортир, читает книжку. Нерри Милькинг — «туалетная старушка». Их в Гаване сотни. С многочисленными заведениями общепита у них симбиоз: мы поддерживаем в чистоте и порядке ваши уборные, вы нам за это ничего не платите, но не возражаете, чтобы платили посетители. Добровольно. Дать денежку туалетной старушке — признак благородства. Все без исключения коллеги Нерри Милькинг — по-королевски ухожены, всем своим видом они демонстрируют, что их бизнес — не попрошайничество, а последний оплот аристократизма.


А чего это я о ней вспомнил? А сам не знаю.

Дилан Коттахаччи — в меру упитанный мужчина в полном расцвете сил. Живет в городке Валлайчченаи, остров Шри-Ланка. Еще совсем недавно тамилы здесь энергично убивали сингалов, а сингалы — тамилов, теперь все вместе строят туристический рай. Дилан работает терапевтом в местной больничке и тоскует по родине. Его родина — Шри-Ланка, но ностальгия — по России. Еще в девяностые Коттахаччи пять лет учился в питерском первом меде. Теперь он казнит себя за то, что уехал, смачно бранится и готов расцеловать даже скинхедов. Таких, как он, «выходцев из России» в больничке города Валлайчченаи — почти весь коллектив. Когда рассказываешь им про наши плохие дороги, они отвечают: «Ну, вы же великая страна!» Когда говоришь им про наши несправедливости, они отвечают: «Ну, вы же великая страна!» Когда ругаешь авторитарную власть, они повторяют, как мантру: «Ну, вы же великая страна!»

Да причем тут этот сингальский айболит?! Причем тут эта гаванская жануария?! Подождите, подождите — еще одна история, и, кажется, я и сам это пойму.

Стоян Ракич. Долговязый серб, очень тихий, говорит медленно, ездит быстро. Босния, город Сараево. Стоян воевал, Стоян убивал, Стоян видит единственное свое оправдание в том, что давно простил мусульман, которые убили его друзей и родственников. Здесь вообще почему-то межнациональная злоба — удел тех, кто сам не проливал кровь, свою и чужую. В соседних сербских и мусульманских деревнях, которые еще совсем недавно горели огнем, все уже давно передружились. А в больших городах по-прежнему змеиное шипенье горячих углей ненависти.

— Стоян, почему?

— Это все из-за мирных жителей.

— В смысле?

— Все войны начинаются из-за мирных жителей. Большинство из них люди безответственные, они не понимают, что пули летят в обе стороны, у них нет предохранителя против кровопролития. А люди военные приходят уже для того, чтобы прекратить войну. Солдат солдата всегда поймет. На поле боя вообще очень трудно ненавидеть врага, это только в песнях про ненависть красиво поется. Потому что песни сочиняют тоже мирные жители.

Нерри, ты хороший человек. Дилан, ты тоже хороший человек. Стоян — а ты вообще хороший человек. В мире не сосчитать, сколько хороших людей, и это не просто хорошо. Это потрясающе красиво. Как закат или звездное небо в горах.

Мы привыкли смотреть на хороших людей, как на соратников в борьбе с людьми плохими. Это очень мешает воспринимать их адекватно — как нечто ценное само по себе, как главное сокровище этого мира, как изделия, в которые вложен огромный труд. Если вам удастся хотя бы на несколько секунд поймать в своем сердце это чистое восприятие хорошего человека, вы, как тот Буратино, откроете забытую дверцу за нарисованным очагом и попадете в мир, где есть, как минимум, еще одно измерение. Узнаете страшную тайну. Огромный такой секрет.

Когда я был маленький и бестолковый, я судил о людях по их словам. Потом я стал чуть умнее и понял, что судить о людях нужно не по словам, а по поступкам. В этом году я запутался окончательно. В этом году я понял, что по поступкам людей судить тоже нельзя. Одни и те же люди совершают очень хорошие и очень плохие поступки — я это знаю не только по другим, но и по себе. Я больше не могу игнорировать это знание, но что теперь с ним делать? Ведь тогда получается, что плохих людей не существует вовсе?! И что людей судить вообще никак нельзя?!

Лично меня от одного только предположения, что плохих людей нет, начинает прямо корежить. Привычка хоть кого-нибудь ненавидеть настойчиво требует новой дозы. Но проклятый Буратино поворачивает ключ, дверца неумолимо открывается, и вот она — страшная тайна, вот он, огромный такой секрет. Оказывается, четвертое измерение заключается в отсутствии третьего. Человек — это то, что вообще никак не измеряется человеком. Зло есть, добро есть, а плохих людей нет. Грех — это болезнь. Человек болеет, человек выздоравливает, но это не повод для ненависти. Нельзя же всю жизнь ненавидеть человека за то, что сегодня у него насморк.

Одна из эпидемий, обостряющихся под новый год — публичное подведение персональных итогов года. В этом году я то, в этом году я се — и вообще, стал еще успешней, выше, сильнее. А не лучше ли просто вспомнить хороших людей, которых ты встретил? А про себя любимого — просто помолчать.

Отец Василий Тагучи, Япония, город Исиномаки, православная церковь посреди руин, оставшихся от цунами.

— Когда я был молодой, я частенько ездил в Токио к своему другу-семинаристу, мы там вместе выпивали, — начинает длинный рассказ о своей жизни отец Василий. — Сердце у меня тогда было темное, а жизнь непростая, даже не хочу о ней вспоминать... И я у этого своего друга все допытывался: что это у тебя за вера, почему ты счастливый такой?

Тут есть небольшая трудность перевода. «Темное сердце» по-японски — это не «злое», а скорее «уставшее», «измучившееся».

С новым годом, друзья. С новым годом.

 

Дмитрий Соколов-Митрич