– Поверь мне, Карлссон, не в пирогах счастье! – Ты что, с ума сошёл, а в чём же ещё?

«Нет в жизни счастья» — несколько десятилетий назад синие пороховые татуировки с этой надписью частенько можно было увидеть в пляжный сезон на разрисованных организмах бывалых «сидельцев». И нельзя сказать, чтобы этот упаднический девиз выражал позицию одних лишь разочаровавшихся в жизни уголовников. Достаточно вспомнить хотя бы знаменитые пушкинские строки: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». По сути — тот же пессимизм, само существование счастья здесь даже не ставится под сомнение, а прямо отвергается.

В духовном смысле между великим русским поэтом и татуированной шпаной — дистанция огромного размера, но каждый из нас, наверное, может определить свое место на этой дистанции между крайними ее точками. И у каждого найдется достаточно поводов усомниться в принципиальной достижимости счастья.

Получается какая-то парадоксальная ситуация: ведь все, абсолютно все люди стремятся к счастью, все считают его главной целью и смыслом своей жизни, стараются изо всех сил, порой рискуют, идут на лишения и жертвы только ради того, чтобы стать счастливыми. А в результате — разочарование… Даже у Пушкина.

Бывают, правда, в жизни моменты, когда кажется, что счастье наконец-то пришло и уже никогда не оставит нас. Тут у каждого — свой опыт: первый поцелуй, покупка новой гитары, победа на соревнованиях, рождение ребенка, повышение должностного оклада или просто поездка с друзьями за город на шашлыки… На какое-то время человек может почувствовать себя счастливым, но, к сожалению, время это быстро проходит, а вместе с ним проходит и счастье. За первым поцелуем следует первая ссора, новый оклад перестает удовлетворять возросшие потребности, ребенок подрастает и вредничает, рекорды забыты, шашлыки съедены, гитара валяется под кроватью…

Так, может быть, и вправду его нет, этого самого счастья? Может, это просто фикция, очередная романтическая выдумка человечества, призванная скрасить жестокую действительность, и нет в мире ничего, кроме законов природы, голой целесообразности и причинно-следственных связей?

Наверное, можно рассуждать и так. Но есть у человечества и еще одна очень важная интуиция, которую прекрасно сформулировал в рассказе «Парадокс» Владимир Галактионович Короленко: «Человек создан для счастья, как птица для полета». Каждый из нас в самой сокровенной глубине своего сердца ощущает главное предназначение человека — быть счастливым, и каждый по мере сил пытается реализовать его в своей жизни. Почему же так плохо у нас это получается? Ответ прост: птица не может летать, если она больна или ранена, а человек несчастен именно потому, что повреждена его природа. Неспособность быть счастливым является таким же симптомом этой поврежденности, как слепота — симптомом поражения органов зрения. Ведь если человек ослеп и перестал видеть, это вовсе не значит, будто мир вокруг него исчез или необратимо изменился. Так и нынешнее наше несчастное состояние отнюдь не подтверждает правоту сентенции, тускло синеющей на татуированных телесах завсегдатаев тюрем и колоний.

Есть, конечно же, есть в жизни счастье! Ну а то, что мы не можем его воспринять, впитать его, наслаждаться им, — наша беда, наша проблема, наша болезнь. Ведь счастье — это совсем просто! Это полнота бытия, ощущение радости без каких-либо конкретных причин, уже от того только, что ты родился и живешь на свете. Но почему-то приходится буквально прорываться к такому, казалось бы, естественному состоянию. Как будто в зимнем троллейбусе изо всех сил дышишь на стекло, оттаиваешь его немеющей от холода ладонью, и вот, наконец, появляется маленькое окошко в мир, через которое видишь людей, дома, деревья… Но буквально на глазах его снова затягивает ледяная пелена, и опять ты сидишь, уставившись в заиндевевшее стекло.

Что же это за болезненное повреждение, которое мешает людям быть счастливыми? В христианской традиции оно называется коротким жестким словом — грех. А в категориях, понятных неверующему человеку, наверное, точнее всего будет назвать эту болезнь — недостаточностью любви. Ведь человек счастлив лишь когда любит. А величина нашего счастья, если можно так выразиться, прямо пропорциональна глубине нашей любви. Чем сильнее любовь, тем больше счастье. Но любовь по природе своей — жертвенна. Чем сильнее любишь, тем бóльшим готов пожертвовать, оторвать от себя.

Вот здесь и кроется причина неуловимости и эфемерности счастья. Очень часто люди просто боятся жертв, которых неизбежно потребует от них большая любовь. И довольствуются «маленькой» любовью, не понимая, что сами лишают себя возможности стать счастливыми. Чем меньше любовь, тем меньше счастье, и количественно-качественный скачок здесь невозможен в принципе.

Например, человек любит мороженое. Это вполне здоровое отношение к вкусному лакомству, и никакой жертвы подобная любовь не требует. Но счастье от очередной порции пломбира тает еще быстрее, чем само мороженое. А пятьдесят пломбиров подряд вместо непрерывного счастья гарантированно приведут на больничную койку.

Другой пример — человек любит музыку. Для счастья тут гораздо более оптимистическая перспектива: музыки на свете много и наслаждаться ею можно гораздо дольше, чем мороженым. Но такая любовь уже потребует определенных усилий: ведь для того, чтобы испытывать счастье от музыки, необходимо научиться понимать ее, разбираться в ее структуре, получить хотя бы элементарные сведения о предмете своей любви. Короче, такая любовь уже требует от человека жертв: времени, сил, внимания. И чем она выше и сильнее, тем большую степень жертвенности предполагает в любящем.

Любовь к женщине может сделать мужчину счастливым на всю жизнь. Но ради такого счастья он должен всю эту жизнь без остатка посвятить своей избраннице, делить с ней все удачи и радости, принимая на себя все ее проблемы, тяготы и недостатки. Это непросто, но такова цена счастья.

Чем сильнее любишь, тем бóльшим готов пожертвовать, оторвать от себя. В Библии об этом очень ясно сказано в словах апостола Иакова: Если брат или сестра наги и не имеют дневного пропитания, а кто-нибудь из вас скажет им: «Идите с миром, грейтесь и питайтесь», но не даст им потребного для тела: что пользы? (Иак 2:15-16).

Единственный признак и критерий настоящей любви — стремление к благу любимого, пускай даже ценой собственного комфорта и благополучия. А предельно возможной степенью такой любви Христос назвал способность пожертвовать самой жизнью ради тех, кого любишь: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин 15:13).

Так, в фильме «Титаник» тема любви достигает максимального накала вовсе не в сентиментальных сценах свидания, а в счастливой улыбке уже мертвого героя Леонардо ди Каприо, погружающегося в ледяную бездну. Легкомысленный игрок и художник погибает ради спасения любимой девушки, и эта гибель для него радостна, он умирает абсолютно счастливым человеком.

Но здесь-то и возникает главный вопрос к христианскому пониманию любви и счастья: как же я буду счастливым, если погибну? О какой полноте моего бытия может идти речь, если само это бытие прекратится вместе с моей смертью? Наверное, проще всего было бы ответить, что личное наше бытие не уничтожается физической смертью, что после нее наша жизнь продолжится в иной, неведомой нам пока, форме… Жаль только, что проверить это утверждение опытным путем невозможно, а принять его на веру способны далеко не все.

Но есть одна безусловная истина, о которой мы все стараемся поменьше думать, чтобы не расстраиваться и окончательно не утвердиться в мысли о том, что «нет в жизни счастья»: рано или поздно мы неизбежно обречены на потерю всех земных радостей, которые делали нас счастливыми в этом мире.

Гастрит с холециститом вынудят гурмана и обжору питаться несладкой овсяной кашкой на воде; ценитель любовных утех когда-нибудь с ужасом обнаружит, что больше к ним не способен; красавица, всю жизнь любовавшаяся на свое отражение в зеркале, увидит однажды, что ее красота ушла… Даже самых любимых людей мы в конце концов потеряем, как ни прискорбно это сознавать. Наконец, придет время, когда у нас вообще ничего не останется из того, что делало нас хотя бы чуть-чуть счастливыми в жизни. Да и сама эта наша земная жизнь подойдет тогда к концу.

И вот здесь стоит, наверное, задуматься каждому: а смогу ли я оставаться счастливым или хотя бы надеяться на счастье в тот момент, когда смерть встанет совсем рядом и я буду чувствовать на себе ее холодное дыхание?

Что тогда мы увидим там, впереди, сквозь заиндевевшее стекло нашей угасающей жизни?
 

Фома