Это произошло недавно. В редакцию одного минского журнала позвонили. Тонкий старческий голос просил о немедленной встрече с сотрудником редакции и даже требовал, чтобы такая встреча состоялась. Оказалось, что звонивший жил совсем недалеко от редакции. Встретились на природе. К сотруднику редакции подошел пожилой человек с лицом, испещренным морщинами, и с глубоким шрамом на шее. «Игнатий Фомич», — представился он и заговорил:

«Вы — единственный, кому я это рассказываю. После раскаяния я пойду в церковь и поставлю две свечи: одну — о здравии, а другую — за упокой, потому что я не знаю, жива ли она.

Это было в 1944 году. Немцы уже вовсю отступали, а я в бою получил тяжелое ранение. — Игнатий Фомич показал шрам на шее. — Попал я в госпиталь. Организм был молодой, я выздоровел, хотел отправиться на фронт. Оказалось, что госпиталь находился всего километрах в семидесяти от моей родной деревни. Я знал, что там ничего не осталось, все сгорело. Но меня тянуло в родные края. И я уговорил начальника госпиталя дать мне два дня, чтобы побывать в родной деревушке. Нашел развалины своего дома, вижу — торчит печь, на которой я когда-то спал. Слеза покатилась по щеке…

Вдруг послышался какой-то шум в полусгоревшем сарае. Обернулся — близ двери мелькнула женская фигура. Подошел, открыл дверь, вижу — на полу сидит странное существо в лохмотьях. И только по голубым-голубым глазам я узнал свою ровесницу Дусю. Но она меня, по-моему, не узнала. Она смотрела безумными глазами куда-то вдаль и потом попросила: «Солдатик, дай хлебушка! Солдатик, дай хлебушка!» Она подползла, обхватила меня за правый сапог и снова попросила дать ей пищу. Я попытался освободить свою ногу из этих объятий, но ничего не вышло. Тогда я с силой ударил ее свободной ногой в плечо. Дуся отлетела, ударилась головой о стену, потекла струйка крови. Я повернулся и пошел. Затем оглянулся — Дуся очнулась и опять принялась просить: «Солдатик, дай хлебушка!». А у меня в сумке лежали буханка хлеба и кусок сала. Добрался я до ближайшей дороги, сел на проходящую машину. Захотелось есть. Вынул хлеб и сало, поднес ко рту, но тут меня стошнило.

Вернулся на фронт, воевал. Когда закончилась война, женился. Пошли дети, внуки. Забыл я тот случай. Но вот три года назад стала приходить ко мне Дуся, страшная, окровавленная, и просить: «Солдатик, дай хлебушка!». Я уже измаялся, к врачам обращался, лекарства принимал. А она все является и является. И вот однажды во сне осиял меня дивный свет. Я услышал тихий голос: «Не возьму тебя, пока не покаешься». Проснулся и подумал: «Что-то мне померещилось». Ведь в Бога я не верил. Отучили нас верить в Бога. Но вот опять стала являться Дуся. Опять бессонница, опять душевные муки. И опять свет и уже строгий голос: «Покайся, покайся! Через неделю за тобой приду».

«Ну, а теперь Вы верите, что это Вам не померещилось?» — спросил сотрудник редакции.

Игнатий Фомич, словно не слыша вопроса, сказал: «Вы — единственный, кому я это рассказал, и пусть мой рассказ будет моим раскаянием перед людьми. А перед ней… Пойду в церковь и затеплю свечи».

Старик развернулся и быстро пошел прочь.

Через неделю сотрудник редакции вдруг почувствовал навязчивое желание выйти на улицу. И вот что он увидел: от подъезда ближайшего дома шла похоронная процессия. В гробу лежал Игнатий Фомич со спокойным лицом и разгладившимися морщинами…

 

Из выступления на Глинских чтениях 28 июля 2008 года