Яковлев Максим Леонидович, писатель

Родился в 1955 году в Москве. По образованию - художник-оформитель. Писателем стал в зрелом возрасте, до этого освоил несколько профессий. Член союза писателей России. Автор книг «Время дороги», «Ничего не бойся», », «Димитрий и Евдокия». Женат, отец двоих детей. Сотрудник журнала "Фома".

"Что?.. Что ты сказала? Повтори деточка..." - тут же насела на нее медсестра, и в натянувшейся паузе, как из другого мира, прозвучало, чуть хрипловатое, Ниточкино - "Чтобы меня любили"... "Что, что? - опять не поняла медсестра. "Чтобы меня любили", - повторила она.Ниточка заговорила...

О ЛЮБВИ
Финал повести "Время Дороги"

Оборвались деревни, пошла лесная чаща. Кудиново, знакомый поселок, на остановке голосует парнишка, безнадежно как-то, проезжаем... почему-то. Поодаль кодлянка пацанов, сидят над кюветом.. Что-то грустные, или не решили чем заняться еще. Макушки торчат из травы, ершистые... мал-мала меньше, как репейники у дороги...

- Дети, дети... - вздохнул напарник.

- Да-а...

- Никому до них дела нет, - сказал он.

И я кивнул и посмотрел на зеркало заднего вида, но их уже не было видно. Всякий раз сжимается сердце, как от укола. Неприкаянные одинокие человечки... Что там в душе у них? Что-то там варится в их головках... И очень часто встает перед глазами детская убогая палата в подмосковной больнице.

Я ходил туда несколько дней, навещая с приятелем-соседом его сынишку. Против двери, в углу, на кроватке, лежал тихий прозрачный человечек. Ника. Пятилетняя девочка, которую все называли Ниточкой. "Как там наша Ниточка?" - входил в палату зав. отделением Руслан Исмаилович. Ее привезли с тяжелейшим отравлением - сальмонелез, и с явной угрозой заражения крови. Пропустили податливое тельце через жесткий конвейер промывок, клизм, процедур, уколов и капельниц, но кризис не проходил. "Раньше, раньше надо было, - говорили врачи, - теперь уже как Бог даст, организм на нуле почти..."
В эту палату ее перевели со все еще высокой температурой, и со все еще, сумрачно витавшей над ней, неизбежностью. За все то время, пока она была в больнице, пару раз к ней приезжала бабка, "оплывшая опара", - как обрисовал ее однажды дежурный врач. "Приехала, хоть бы соку какого привезла, хоть игрушку какую, ребенку, - рассказывал он мне в курилке, - стала допытываться у нее, писалась она ночью или нет. Ну бабка! Я бы ее горшком по лбу, старую..!"

В тот день я стоял и смотрел в окно, на дождливый, заляпанный липкими листьями, больничный двор. За спиной я слышал один и тот же голос пожилой медсестры, сидевшей у ее кроватки... Как на заезженной пластинке: "Ну что тебе хочется, а? Ну скажи мне, Ниточка, девочка, скажи... Может тебе почитать что-нибудь, а? Чего тебе хочется? Ну что ты все молчишь и молчишь, так нельзя. Что тебе дать, ну? Скажи..."

Ниточка уже не металась, не дышала тяжко, растянув колечком сухие губы, второй день, как лежит она с раскрытыми глазами, и молчит. Слушает всех и молчит... В тот день Ниточка заговорила. После очередного "чего тебе хочется", вдруг что-то ответила. "Что?.. Что ты сказала? Повтори деточка..." - тут же насела на нее медсестра, и в натянувшейся паузе, как из другого мира, прозвучало, чуть хрипловатое, Ниточкино - "Чтобы меня любили"... "Что, что? - опять не поняла медсестра. "Чтобы меня любили", - повторила она.

Ниточка заговорила.

Голосок ее иногда подрагивал, но никакого намека на слезы, на жалобу, не было и в помине. Как-то стала наполняться медперсоналом палата, подходили врачи, нянечки бросали свои тряпки и ведра, привстали со своих коек дети...

"Если бы меня любили... Потому что я боюсь одна. А так мне ничего не хочется, совсем. Просто я боюсь, потому что... потому что мне страшно, и ведь меня не любят... Почему-то не любят, а других любят. Потому что я "никудышная"... и я думаю если умереть, то уже не так страшно жить, потому что я не буду бояться там. Я буду там жить..."

Она лежала вытянув стебельками руки, окруженная халатами, словно в зимнем лесу, когда бывает слышно, как осыпается с елей, задетый снег. Никто не прерывал ее. Стояли и слушали этого маленького человечка.

... "Там все люди добрые, они называются ангелами... и Вера Сергеевна там, и Сашок, мне Юрий Сергеич рассказывал. Они там будут играть со мной, они там со всеми детьми играют, и будут мне игрушки дарить, потому что там все-все бесплатно и всех любят... И там еще все улыбаются. Если там кому-нибудь что-то захочется, то все дают ему, чтобы ему не было плохо, и чтобы он тоже смеялся как все... Как там хорошо! Там всем хорошо, так весело, и никто не кричит, а если закричит, то все скажут: "Ты что?" и он перестанет, потому что кто туда попадет, тот делается хороший и не ругается... И не наказывает. И меня тоже там будут любить, как всех... и когда Мальчик умрет, он тоже там будет со мной. Жалко что он здесь останется, потому что его бьют. У него жизнь тоже, - вздохнула она, - "никудышная"... Он так любит меня, и сразу бежит ко мне, и все время лижет мне в нос, ну прямо все время, глупик такой... И он лает, когда меня ругают и кусается и его поэтому бьют. Он совсем рыжий, только ушки черные и нос. И еще на хвостике...".

- Так она умерла? - спросил напарник, когда я кончил рассказ.

- Нет, жива Ниточка.

Проезжаем Малоярославец... Знакомый городок. Рынок. Здание бывшей почтовой станции... Гоголь здесь проживал, проездом в Оптину. Храм на площади... закрытый. На выезде, крохотный музей памяти 1812 года. Наполеона-то отсюда погнали. Маленький городок.

- Ниточка, Ниточка... - сказал он вдруг. - И чего нам не живется так, а?

- Как? - спросил я, глядя на молодого отца, обучавшего пацана своего подтягиваться на турнике...

- Как "там".

- "Там", это где?

- Ну, как она говорит: "там"... в раю, наверно... Чего нам не живется-то?

- Не знаю.

Пошли сосновые горки. Сосны-то хороши - крепкие ребята, любо дорого...

- Тогда б наверное и рая не было, - ответил он сам себе.

- Перед выпиской устроили ей "день рождения". Решили неожиданно, скинулись... и медперсонал, и врачи, и родители, в основном из этой палаты, конечно. Платье ей подарили, костюмчик спортивный, а уж игрушек было! Ты бы видел ее... А реакция знаешь какая была?

- Знаю, - сказал он, - заплакала.

- Точно. Заплакала. Ну хоть увидели как она смеяться умеет, смеется и плачет, все сразу... Вся кроватка в подарках. Кто-то даже баян приволок, в общем...

- Что?

- В общем весело было, наплакались все.

- Представляю, - сказал он и замолчал.

А в деревеньках огурчики продают... и яблоки. Кончается наша дорожка. Каких-нибудь сто двадцать верст осталось... "Осталось"...

Господи! Сколько всем нам осталось?

Все летит... все просится, все живет...

Все, все помнится... Все стучит!

Уносится жизнь моя. Уносится куда-то...


- Ну что, посмотрел на "страну Российскую"?

- Посмотрел.

- Ну и что?

- А ничего.

- Вот то-то и оно, что "ничего". Одно сплошное везде и хроническое...

- Видишь, теленок стоит?

- Причем тут теленок?

- Мамку-то доят наверное, а он вот привязанный остался... вишь как стоит, глазеет на всех...

- Что-то я не пойму, причем тут...

- Я бы сейчас вышел, взял бы его за ушки и чмокнул бы в лоб его, глупый...

- Что это с тобой?

- Ничего... Ничего не могу поделать с собой, вот что! Задыхаюсь от... все целую, все что вижу целую! целую! целую!..

- Мужик, ты сдурел?

- И бабку эту, и работяг с раствором, и парня этого поддатого... Сказал бы ей: "Бабуль, дай, я тебя поцелую!" Она бы так рот и разинула, а я и поцеловал бы, в щеку ее дрябленькую...

- Чокнулся. Хорошо хоть умные люди не слышат, а то ведь подумают...

- А пусть себе слушают, особенно "умные".

- Иди еще вон ту ворону поцелуй, на куче песка.

- И ворону тоже, замечательное животное!

- Представляю, как бы ты приставал ко всем...

- Я же сердцем целую, дубина! Сердцем!

- Ты что ослеп? Очнись! Не видишь, что творится вокруг?
Не видел опустившихся мужиков в деревнях?
Не видел заброшенных полей?
Не видел местных девчонок, блюющих по утрам у гостиниц?
Не видел пьяных монахов?
Не видел стариков на помойках?
Не видел ты уставших людей, безмерно уставших, которые уже ничего не ждут?!

- Видел. Я все видел.

- Ну и как тебе это "все"?

- Целую... ничего не могу поделать..."

Деревеньки, родные, провожают нас еще немного, и остаются за спиной... Доброе. Делаем круг. ГАИ. И поворот на Москву, на широкую скоростную трассу. Выстелился до синего леса, зеленый луг, как озеро, жива еще в нем забытая русская удаль... Жаль, что теперь до самой Москвы, не выйдет уж к нам ни одной деревни, все больше трубы, да заправки, да арбузные пирамиды. Обнинск.

Сходит летушко, кончается милое, вот уже отдают светлым оловом листья, буреют головушки дубовые, назревает осень... Скоро, совсем уж скоро завернут к нам холода и дожди, набухнет сверху, наляжет, и поубавится света белого, и зашелестят леса, застонут и засвистят, заколотят ветками в непогоду, и обезлюдят пляжи и берега, задернутся рябью озера, и погаснут их зеркала до самой весны... А мы пригнемся под зонтиками, станем злиться и жаловаться, переместимся на кухни и спальни и приготовимся к неприятностям, а когда вернутся вдруг теплые дни, мы примем их, но не обманемся, как не обманываются обрадованные родители приезду взрослых детей - погостят с недельку и ведь уедут...

Включили приемник, затрещало: "... ха-ха-ха! тра-та-та, Стив Уандер культовая фигура тра-та-та Голивуд Тарантини легенда наркотики супер Джон хит Пол рок Майкл бум-бум-бум... тра-та-та Шуйская Чупа транш дефолт эМВээФ Камдесю президент саммит бюджет рыбалки кризис... га-га-га ты хотел меня любить я уняла твою прыть е-е... блюз стриптиз погрузитесь в мир удовольствий ваш престиж казино Метрополь... слушайте радио остальное видимость... тра-та-та бомбардировки Сербии миротворцами контроль Косово НАТО успех сообщества останки какая боль: Аргентина Ямайка пять ноль!.. где бы вы ни были ночью и днем... слив компромата потерпел катастрофу скандал ураган количество жертв ОМОН разборки Чечня олигарх Голдэн Пэлас Чубайс холокост мафия блоки шоу выборы Шойгу эМЧээС пожары Виагра секс конференция Олбрайт Читануга чукча я бабушка по имени Хочу! бодрого вам настроения и приятных хи-хи развлечений друг с другом на длинную-предлинную ночь а пока тра-та-та-ха-ха-ха-бум-бум-бум!.."

Показалась Москва... разбегается пригород, лезут в небо дома...

Надвигается стенами и башнями родной мегаполис, в котором люди живут, как грибники... Кстати, отчего в Москве совершенно не замечаешь неба? Как будто и нет его вовсе.

Наша машина, в потоке тысяч таких же, подобных, заносится песчинкою в этот непомерный загадочный город, чтобы затеряться где-то там, в его каменных лабиринтах, и незаметно замкнуть свой путь...


Малаховка, 1999

zhurnal.lib.ru