Возле паромной переправы, на катушке от шлангов сидели девушки и мотали ногами, а возле них топтались заречные парни.

Все они обсуждали и никак не могли решить – то ли им ехать на другой берег и выпить в «Русалочке», то ли вначале вмазать здесь на берегу, а потом уже и ехать…

Решить этот вопрос было не просто, потому что нагруженные смыслом слова почти не различались в густых зарослях матерщины.

– Е-ма-е, поедем, та-та-та, оттянемся, та-та-та….

– Та-та-та… Можно… Та-та-та… здесь… Та-та-та… Вмазать…

– Ты совсем, та-та-та… из горла, та-та-та?

– Вы та-та-та… Трезвыми еще два часа та-та-та… Отдыхать та-та-та, когда будем?

– Вы бы, ребята, аккуратнее выражались… – попросил, наконец, старик, сидевший на валуне недалеко от меня.

– Счас.. – сказал прыщеватый парень, как-то нагловато похожий на Есенина. – Привыкать, та-та-та, дедуля, в твоем возрасте надо… Жизнь не одни только пряники…

– Эх… – вздохнул старик. – Да если бы я к матерщине, парень, привычнее был, меня, может быть, и живого бы тут уже не присутствовало…

– Не надо, дед, та-та-та, лепить! Нам матерок, можно сказать, та-та-та строить и жить помогает, а ты глупость та-та-та сморозил…

– Не знаю, внучек, глупость это или что еще, а только так и было… – сказал старик. – Если б как ты привычным был к матерщине, точно бы и не жил уже…

– Ты чего, дед, та-та-та… – поддержал своего корешка парень, взгромоздившийся с ногами на катушку от шлангов. – Чего ты, та-та-та, нам гонишь?

Старик не стал отвечать, но тут уже заинтересовался и я.

– Расскажите… – попросил я. – Что это за история такая…

– Какая история! – отмахнулся дедок. – Недоразумение одно… Вобщем, отвели нас тогда с передка, но не в тыл, а так, тут же за передней линией… Но для нас и это ведь радость… В бане помыться, в сухом блиндаже спокойно посидеть… И вот и попал я в блиндаж с отчаянными матерщинниками… Они, конечно, не как вы, ребята, матерились, а со смыслом, со значением, но все равно посидел я полчаса и чувствую, что дышать трудно стало… Ну не стал я критику разводить, потихоньку выбрался из блиндажа… А там дождь льет… Встал я под деревом и сам на себя злюсь, ну за что я человек такой разнесчастный… Завтра опять в окопы… Может, последний раз выпало в тепле посидеть, а я вместо этого под сырой елкой от холода трясусь… И вот понимаешь, думаю я так, а вверху над головой прошипел снаряд и – бух! – прямо над блиндажом взрыв встал. Когда я подбежал туда, от моих друзей-сотоварищей только кровавое месиво по поляне… Нога чья-то в сапоге валяется, рука… А прямо на дорожке голова нашего старшины. И глаза открыты и прямо на меня смотрят… Ну потом собрали мы всё это и в одной братской могиле и схоронили…

Старик замолчал…

Слышно было, как тяжело заходила под досками причала вода, разбуженная подошедшим паромным катером.

– Страшная история… – сказал я, вставая. – Кажется, уже посадка началась…

– Да… – старик тоже встал. – Сколько потом видел всего на фронте, а от того недоразумения так и не смог отойти… До сих пор глаза старшины вижу…

И он двинулся следом за мной к парому…

Молодые люди – похоже, и в них попало тем снарядом, – молча смотрели нам вслед…

«Благовест»