Пасмурным осенним днём, устроившись в неудобном железном кресле, я сидел в зале ожидания на втором этаже Белорусского вокзала и, коротая время, листал глянцевый журнал. Он лежал, дожидаясь меня, здесь же на холодном сиденье. Видимо кто-то уже использовал его в качестве утеплителя. Посидел на нём, дождался своего поезда и ушёл. Забирать не стал. Может, он обо мне подумал? В любом случае, спасибо тебе, друг, что оставил, теперь твой журнал и мне пригодится.
Сегодня куда не зайди, в торговый центр, вокзал, аэропорт. Везде звучит оглушающая музыка вперемешку с рекламой. Вот и здесь в зале ожидания всюду огромные телевизоры, транслирующие музыкальные клипы. Непрерывное мелькание экранов утомляет. Как могу пытаюсь отстраниться от происходящего вокруг, и понять что же написано в журнале со светоотражающими страницами.
- Это я ворона, - слышу рядом с собой тихий женский голос. Поворачиваюсь и вижу по соседству женщину лет шестидесяти. Устраиваясь на неудобной лавочке, я не обратил на неё внимания.
Ворона? Почёму ворона? И вижу на большом экране популярный чёрно-белый клип известной песни. Меня всегда поражало как точно певица изобразила эту мудрую и одновременно нелюбимую нами птицу. «Я же как ворона»!
Первой мыслью было: «Неужели это постаревшая Линда»? Нет, не может такого быть.
Сумасшедшая? Вот это скорее.
Я тревожно поглядываю на соседку. Соседка напряжённо следит за экраном. А если не сумасшедшая? Если человеку есть необходимость с кем-нибудь поделиться мыслями или тревогами, а кроме тебя, такого же случайного пассажира, и не с кем.
- Хорошая песня, правда? – Пробую завязать разговор с незнакомой женщиной. – Мне нравится. Правда, она уже давнишняя. И певица эта последнее время почти не выступает.
- Моему сыну она тоже нравилась. И песню эту он любил. Я раньше её тоже слушала, но и предположить не могла, что это про меня.
- Но певица поёт про ворону. Ворона птица, а не человек, и стать человеком она не может.
- Я раньше тоже так думала. Пока однажды сын не принёс домой ворону, вернее воронёнка с перебитыми крыльями, и едва живого.
Говорит, мама, давай попытаемся его полечить, может, выживет. Я согласилась, давай попробуем.
Сделали ей клетку, и она жила у нас во дворе. Долгое время мы её выхаживали. И знаете, очень привязались друг к другу. Птица ходила за нами, словно собачонка. Не поверите, но ворона выучилась довольно внятно произносить: «Мама». Раньше я не представляла, какие это умные существа.
Потом она пропала. А я… я стала вороной… Вы правы, птица не может стать человеком, зато человек способен превратиться вот хотя бы в ту же самую ворону.
- Не понимаю. Вы говорите загадками. Может, объясните?
- Это грустная история. Но если вам позволяет время, я постараюсь.
Замуж я вышла рано, и уже в девятнадцать родила ребёнка, мальчика. А уже вскоре овдовела. Муж сел пьяным за руль мотоцикла, разогнался здесь же по просёлочной дороге рядом с деревней, и въехал в берёзу.
Нельзя ему было пить. Умный был человек, а как напьётся, всё, море ему по колено, чего хочешь мог отчубучить. Он был меня много старше и практичнее. Это от него я заболела идеей построить свой дом.
Муж ещё до знакомства со мной купил рядом городом участок земли в пятнадцать соток. Вроде и от города недалеко, а речка рядом и лес кругом. Место замечательное. Там потом большой посёлок образовался. Залил фундамент, понавёз кирпича и погиб.
Ещё до рождения сына, бывало, сядем мы с ним на скамеечку, он обнимет меня и мечтает:
- Видишь какие мы с тобой молодцы. Пока сын будет расти, мы дом построим. Он армию отслужит и женится на хорошей девушке. Приведёт жену в новый дом. Родятся у них дети, тут и мы к ним переберёмся. Молодые пускай работают, а мы внуками займёмся, да помидоры в теплицах разводить станем.
Нет, свой дом это не конура в коммуналке, это фундаментально, это навсегда.
Мне тоже нравилась мысль о доме. И он, и я оба из бедных семей. Кроме нужды и вспомнить нечего, а тут такое – свой дом.
Оставшись одна, я вернулась к маме. Она мне с ребёнком помогала, а я пошла работать. И как могла продолжала строить дом. Началась перестройка, наша фабрика закрылась, народ занимался чем мог, а я начала ездить за товаром. Сперва на рынке стояла, потом удалось открыть свой крошечный магазинчик. Что зарабатывала, всё вкладывала в строительство.
Да и дом мне теперь хотелось построить другой, с двумя этажами, как минимум, с мансардой с пристройками для летней кухни, и чтобы обязательно мангал под навесом и много чего ещё.
Рядом со строящимся домом я поставила деревянную кухню, в ней мы жили летом. Потом её утеплили, так что и зимой можно было оставаться.
Сын подрастал. Хороший был мальчишечка, умненький. Немного правда застенчивый, чуть что и краснеет, словно девица. Так мы и растили его две женщины, как ему другим-то быть, безотцовщине. Хотя старательный был. Мне всё время помогал. Не белоручка.
Закончил он школу и стал учиться в институте. Я всё делала, только бы он в армию не попал. Тогда в Чечне воевали, страшно было. Нет, думаю, сынок, ты лучше давай ка учись. Для кого я стараюсь, такие хоромы строю? Тебе в нём и жить.
Он у меня уже институт заканчивал и познакомился с девушкой. И как это сейчас принято, стали они вместе жить. Мне бы их поженить, а я подумала, ещё пару лет и я, наконец, дострою дом, завезу мебель. А так куда их? Ещё и ребёнок родиться, это же им частную квартиру снимать, и вообще, деньгами помогать придётся. Нет, пусть так поживут, без регистрации. Меньше хлопот.
И вот однажды, приходят они ко мне вдвоём. За ручки держатся и заявляют, у нас будет ребёнок. Радостные, оба прямо таки светятся, а у меня внутри отчаяние. Мне же ещё дом до ума доводить!
Я им:
- Да вы что!? Молодые такие! Какой ребёнок, ребята? Вы же сами ещё дети. Подождите, дорогие мои, хотя бы пару лет подождите. Достроим дом, тогда и женитесь на здоровье и детей рожайте, а я помогать вам буду.
Сын у меня хороший мальчик, послушный. И та девочка тоже. Смиренная такая. Меня выслушала, на сына моего посмотрела. А тот как бы и не против. Уговорила я её, короче. Вместе с ней и на аборт пошла.
После всего говорю им:
- Вот и, слава Богу! Вот и замечательно. Теперь живите и радуйтесь жизни, только, сами понимаете. Вы уж пару лет, пожалуйста, подождите.
Моя собеседница замолчала и прислушалась. Диктор по громкой связи объявляла начало посадки на скорый поезд.
- Это не вам?
- Нет, мне ещё рано.
- Хорошо, тогда я продолжу.
После разговора с моими молодыми прошло несколько месяцев. В их отношениях со мной и друг с другом внешне ничего не изменилось. В тоже время я стала замечать, что с сыном творится что-то неладное. Он почти перестал улыбаться. Придёт ко мне, сядет рядом и сидит. Молчит, всё о чём-то думает, словно у него семеро по лавкам и забот выше головы.
- Сынок, - говорю, - что случилось? Ты не заболел часом?
Он улыбнётся, пожмёт плечами. Смотрит на меня и молчит.
Помню как пришёл он ко мне пьяный. Первый раз я видела своего сына в таком виде. Всю жизнь я этого боялась. Что если он в отца? Тот пить не умел. Стакан опрокинет, и за себя не отвечает. Вот и сынок уже подрос.
Это я сейчас понимаю, что невестка мне попалась замечательная. Положа руку на сердце, разве такой ей нужен был муж? А он ещё и запил. Через полгода она от него ушла. И как дальше сложила её жизнь, я не знаю. Только знаю, что первый аборт просто так не проходит, и женщина на всю жизнь может оставаться бездетной. Вот что я натворила.
Сын вернулся ко мне, и мы продолжили строить дом. Пить он почти не пил, и подружку свою вспоминал очень редко. Иногда только вдруг скажет:
- Знаешь, она всегда мечтала о платье.
- О каком платье?
- О свадебном.
И всё, скажет и снова молчит. Пытаешься продолжить тему, мол, да не расстраивайся ты так, сынок, будет у тебя ещё куча девчонок. Любой захочется стать хозяйкой в таком-то доме. Теперь ты у меня завидный жених, сыночек.
В те дни и прибилась к нам та ворона с поломанными крыльями. Выхаживая несчастную птицу, сын, казалось, излил на неё всю свою не воплотившуюся любовь, все свои чувства. Он жить не мог без своей Каркуши. Тащил ей всё самое вкусное.
Положу ему что-нибудь этакое, думаю, вот порадуется. А тот действительно радуется. Хвать и тут же бежит, несёт вороне.
Наконец пришёл долгожданный день новоселья. Должен же он был когда-то придти. Мы ещё с покойником мужем о нём мечтали. Много лет, оставшись одна с ребёнком на руках, представляла себе этот день. Как накрою я стол. Закусок понаставлю. Думала радости будет, месяц будем гулять. А её нет. Можете в такое поверить?
- Знаете, могу. Однажды меня на своём автомобиле подвозила знакомая молодая женщина. Везла и всё рассказывала о том, как мечтает купить новую версию этой же самой марки. Только сперва ей нужно продать свою старенькую машинку. Она мне и говорит:
«Глаза закрою и вижу себя в новеньком беленьком автомобильчике. А уж если наяву проедет он мимо, так всё бросаю и бегу смотреть ему в след. Ничего не поделаешь, мечта…».
Долго я её потом не встречал. И вот однажды вижу у нас в посёлке рядом со входом в магазин точно такую машину, о которой мечтала та моя знакомая. И понимаю, вот она, мечта, воплотившаяся в реальность. Представил лицо той девушки, и подумал, какая она теперь наверно счастливая.
Решаю, подожду её возле автомобиля и обязательно узнаю, счастлива ли она? И точно, моя знакомая спешит к своей машинке. Увидела меня, заулыбалась.
«Вот та самая, о которой я вам тогда рассказывала. Счастлива ли я? Не знаю. Только радовалась всего пять минут. Потом наступило удовлетворение, что вот она моя новая машина. Стоит теперь у меня возле дома. Вечером к окну подойду, вниз гляну. Она, такая желанная, белеет в темноте. Сама себе удивляюсь, нет радости».
- Вечером отгуляли мы с сыном, новоселье отпраздновали, - продолжает моя собеседница, - а утром он исчез. Захожу к нему в комнату и вижу на столе ключи от нового дома, его паспорт, деньги. Думала, может, вышел куда, а на сердце беспокойство и тоска такая, тоска. Я не выдержала и бросилась бежать по комнатам. Потом в подвал, на чердак. Везде заглянула.
Потом до меня доходит, стоп, а где Каркуша? Почему я ворону не вижу? Она у нас вместо кошки по дому свободно разгуливала.
И вороны нет. С тех пор я уже больше никогда не видела своего сына.
- Вы его искали?
Она качает головой:
- Я и сейчас его ищу. Где только не была. На многие километры вокруг обошла все бомжатники. Вам рассказать о тех людях, что я видела, с кем разговаривала, не поверите. Я тоже раньше не представляла, что можно так жить.
Мы помолчали. Я поинтересовался:
- А ворона, ваша Каркуша, тоже больше не появлялась?
- Знаете, когда искала сына, исходила пешком всю округу. Одного леса сотни и сотни гектаров обошла. Иду однажды и как закричу:
«Сыночек, родной! Прости меня! За всё прости! Домой, возвращайся домой»!
Вдруг слышу, где-то высоко-высоко над кронами деревьев:
- Мама! Мама!
И голос такой, резкий, нечеловеческий. Я снова:
- Сыночек!
А в ответ:
- Мама! Мама!
Тогда я догадалась, ворона наша кричит. Каркушка.
Появилась. На ветку села и смотрит на меня, вот так, боком, глазки бусинки. И я на неё смотрю. Уж как её не звала, не просила, а ближе не подлетела. А у меня надежда, раз Каркуша здесь, так может, и сын мой где-то рядом. Они же вместе ушли. Вдруг сейчас и покажется из-за деревьев.
Долго я так стояла в надежде, закрыв глаза руками. Вдруг подойдёт, обнимет и скажет: «Мама, пойдём домой».
Глаза открыла. Смотрю, а Каркушка на самую верхнюю ветку забрался, нахохлился и сидит. А сына нет. И ощутила я себя вороной, явственно, с двумя большими перебитыми крыльями. Всегда одинокой, до конца дней обречённой скитаться по миру и кричать: «Сыночек, прости меня»! Тогда я впервые дала волю слезам. Благо вокруг никого. Досыта откричалась.
Жила одна. Чем дальше, тем больше лихо стала чувствовать себя в своём большом новом доме. Два этажа жилых, а ещё чердак, приспособленный под гостевые комнаты. Чтобы просто всё обойти время надо. В таком доме детей бы с десяток, всем бы места хватило, а я одна и одна.
Однажды утром уже собираюсь отъезжать, обернулась на дом, вот так, глянула и поняла чего хочу. Все эти последние месяцы моего одиночества желание одно: уехать из этого, опостылевшего места. Не нужен мне этот дом.
Перебралась в город, сняла квартиру. Дом не оставляла, регулярно наведывалась. Сажала грядки, косила траву, обметала паутину. Приедешь, поправишь забор, что-то подкрасишь. Дом должен смотреться жилым.
Наконец пришло время, решила я от него избавиться и выставила на продажу. Обращалась к специализированную контору, и сама сложа руки не сидела. Давала объявления в газету, развешивала листочки на заборах и дверях подъездов.
Находились желающие. Приезжали многочисленные покупатели, ходили по комнатам, смотрели. Дом нравился, но не продавался. Даже если с кем-то договаривались, потом обязательно находилась у них какая-то причина и сделка расстраивалась. Казалось, будто дом сам «не хотел продаваться».
Сперва эта мысль мне показалась дикой, но потом стала замечать ещё большие странности. Чем дальше я уезжала от дома, тем хуже начинала себя чувствовать. Однажды познакомилась с одиноким мужчиной и уехала за ним в другой город. Жила в этом городе какое-то время, потом заболела. Лечилась, но ничего не помогало. Мне становилось всё хуже и хуже. Врачи велели готовиться к операции. Я подумала, надо бы поехать проведать дом. Ещё неизвестно как надолго затянется болезнь.
Переночевала в своём доме ночь, другую и почувствовала, как мне становится легче. Через неделю от болезни остались лишь неприятные воспоминания. С тех пор я уже не рисковала уезжать далеко от дома. Но и жить в нём тоже не могла. Тогда я вернулась в свой город и стала ухаживать за больными одинокими стариками. А что, очень удобно. Всегда тебе еда и крыша над головой. До сих пор продолжаю этим заниматься.
Ещё продолжаю надеяться, что когда-нибудь мне всё-таки удастся продать свой дом. Правда за эти годы он заметно обветшал. Дома как люди, без любви умирают. Дом нуждается в хозяине, сильных заботливых мужских руках. А я, - она посмотрела на свои ладони, - хоть и могла когда-то, уже далеко не та, что была раньше.
В зале вокзала вновь зазвучал голос диктора, приглашающего на посадку очередную порцию пассажиров. Моя собеседница прислушалась:
- На Брест, это мой. Простите, я вас заговорила.
Зябко поёжившись, она накинула на голову большой тёплый платок чёрного цвета.
- Прощайте, и всего вам доброго. – Женщина встаёт, опираясь на спинку металлического сиденья. – Ноги уже никуда не годятся. Старость не радость. Кстати, а вам дом не нужен? Хороший, каменный, недалеко от Бреста? Нет? Ну, тогда я пойду.
Я встрепенулся:
- Постойте. А в монастырях вы не пробовали искать? Может, он в монахи ушёл. А что, вполне правдоподобно. Раз по милицейским сводкам нигде не числится, значит жив. Вы только не отчаивайтесь и, пожалуйста, не переставайте надеяться.
Она улыбнулась.
Как раз в этот момент закончилась подборка музыкальных клипов, что прокручивали на больших экранах в зале ожидания на втором этаже Белорусского вокзала. И снова загадочная Линда на фоне корпусов заброшенного цементного завода кричит о своём вороньем одиночестве.
- Я же как ворона!
Женщина направляется к эскалатору. Я провожаю её взглядом. Она не оборачивается.
Опущенные плечи. Ей холодно и не к кому прислониться. Внуки к ней не прижмутся и не согреют. Она идёт, точно птица, переваливаясь и тяжело переступая ногами. Большой тёмный платок, свешиваясь по бокам, дополняет образ. Старая одинокая ворона.
- Я лечу, как летит ворона! – надрывается Линда.
Эх, на самом деле, ей бы сейчас взмахнуть руками, подняться да полететь, а она не может. Крылья у неё перебиты.

ЖЖ батюшки