Подростка не учил ничей опыт, кроме своего, и свой опыт не учил тоже. Он был самонадеянным, как утро, и плоским, как юмор. Но он чувствовал в себе глубину. Больше всего он не любил своего одноклассника, которого звали Вентиль, потому что на драки он ходил с большим водопроводным вентилем вместо кастета. Так было удобно. Вентиль казался подростку уродом, у Вентиля почти не было губ и век. Вентиль сколотил банду и решил побить подростка. Каждого по отдельности из этой банды подросток мог бы уделать, но не стал. Они собрались вчетвером и пошли за подростком после школы. Они пинали его, а он не хотел даже оборачиваться на них. Они ждали битвы, а он молчал и шел. Им это было непонятно. Они осыпали его ругательствами, а на него напал ступор. Он пришел домой, а они, так и не понявшие ничего, ждали, когда он выйдет из дому биться с ними, четырьмя. Подросток сел у батареи и позволил страху выдавить из себя слезы, даже скорее выл. За этим его и застала мама. Она посмотрела на подростка, потом в окно на тех четверых, которые его ждали. И она сказала:
— Иди и дерись.
А он струсил и выпалил:
— Они с вентилями, они убьют меня.
Она посмотрела на него, что-то решительно победило в ней всепоглощающую жалость и любовь к нему. Она твердо сказала, со всей глубиной, на которую была способна:
— Иди и бейся, пусть тебя убьют, но ты хотя бы умрешь как мужчина.
В воздухе кто-то поставил крестик на память.
Он посмотрел на нее, сначала перестал выть, а потом, поняв что-то очень важное, оделся и пошел во двор. Дрались они молча где-то полчаса. Они поняли, что теперь его не сломать, отпрянули и ушли. А он внутри себя победил их, хотя ему разбили в кровь лицо, наставили синяков, и в ребре, кажется, была трещина. Он дрался с ними без остатка, он не ждал, ЧТО будет потом, он впервые бился только здесь и жил только здесь. Когда они разошлись, он сплюнул кровь и намазал носком ноги небольшой крестик на память. Утром он решил мстить. Когда он пришел в школу, он искал глазами только Вентиля. Как только они увидели друг друга, то бросились и сцепились, но место было неудобное, у двери завуча. Учителя растащили и что-то говорили им, оглохшим от ненависти. Они сцепились во второй раз в классе и дрались так отчаянно, как только могли. Подростку, который вчера пережил себя, нечего было терять, поэтому он повалил противника себе под ноги и, схватив тяжелый цельнометаллический школьный стул, замахнулся и поднял его над головой Вентиля. Он хотел убить его. Но вдруг в этот момент понял, что не сможет убить живого человека. Не Вентиля, а вообще. И он закричал, так кричит раненое, но непобежденное существо. Он обернулся и увидел, что почти весь класс стоит за его спиной в противоположном углу, и каждый понимает, что сейчас могло бы произойти, и каждый оцепенел в своем молчании. Вдруг одна девушка сказала:
— Смотрите, у него передний зуб выбит.
Подросток провел языком по уже не чувствующему кровь рту и почувствовал острый скол переднего зуба. Ему стало неприятно от, наверное, своего неопрятного вида. Он поставил стул и пошел домой.
Дома он сел в угол и позволил чувствам нахлынуть на себя неприятной волной необратимости. От необратимости его оторвал отец. Он подошел к подростку и подал ему руку. Подросток встал. Отец внимательно смотрел на него. Потом он пальцем оттянул верхнюю губу подростку и посмотрел на сломанный зуб.
— Смотри-ка ты, — сказал он, — а зуб-то изнутри весь из кровеносных сосудов состоит.
Он был любознательным, его отец, его интересовала жизнь по существу. Он делил людей на: талант, теленок, тенета и говнятина.
Талантливым был нормальный человек, «теленок» — человек необразованный наивный, темный, «тенета» — человек, упорствующий в своем невежестве, довольствовавшийся примитивными воззрениями на мир, а «говнятина» был человек дрянной и глупый, который не только упорствовал в своей глупости, но и требовал то всего мира того же.
В этот раз он посмотрел на разбитое лицо подростка и сказал:
— Теленок ты еще…
Подросток сначала оскорбился естествоиспытательскими словами отца, но потом понял, что в этом житейском деле нет никакой трагичности. По существу за эти два дня он впервые узнал своих родителей, встретился с ними на человеческой глубине, посмотрел на них со стороны.
Это понимание отстранило как-то подростка от родителей. Через некоторое время он поругался с ними, и как был в свитере, спортивных штанах и кедах, вышел под дождь в ночь, желая уйти из дома навсегда. На улице шел один из последних осенних ливней. Подросток шел и смотрел по сторонам. Мир вдруг предстал ему совершенно новым и непредсказуемым, и ему понравилось в нем быть. Он оставил себе полчаса на то, чтобы не думать о том, где проведет ночь, и насладиться этой неведомой дотоле полномасштабной новизной. И вдруг перед ним вырос силуэт человека с проломленной головой. Он держал свой пиджак у виска, кровь текла по лицу и груди, и его бледно голубая рубашка была слева вся пропитана кровью, дождь придал этому акварельного колорита.
Подросток подошел к раненому:
— Вам помочь?
— Понимаешь, меня избили, ударили чем-то тяжелым по голове. Обокрали. И я – пьяный.
— Понимаю, — твердо сказал подросток, — Хотите, я отведу вас в больницу?
— Отведи, — робко согласился страдалец.
Он оперся на подростка рукой, и они побрели через дождь и ночь в больницу. Дождь бил подростка по лицу, но внутри его бушевала новизна бытия. Он мог помочь кому-то, кому было хуже, чем ему. Они долго плелись по ночным ухабам и перебирались через траншеи, сделанные к зиме. Наконец пришли в приемник городской больницы. Они сидели рядом, от раненого несло перегаром, кровь на его лице стала превращаться в алую сукровицу. Доктор отнял мокрый пиджак от головы, поморщился и принес большой кусок бинта с ватой.
— Вот, подержите. Вам придется подождать. У нас в ванной комнате засела цыганка. Ее сожитель пырнул ножом, ничего страшного, но она расположилась в ванной приемника и моется там уже битых полчаса. Как только мы ее оттуда вытащим, промоем вам рану.
Потом долго заполняли какие-то бумаги. Подростку было весело, что у него нет документов, что у него разбита морда, и он влип в эту историю. Его спрашивали, он по-дурацки отшучивался. Потом посмотрел внимательно на своего раненого и что-то понял. Он понял, что человек-Вентиль открыл ему кран жизни, он открыл ему себя, отрыл маму и папу, открыл эту потрясающую новизну бытия. Он посмотрел на человека с разбитой головой, и тот представился ему чернильницей, чернилами которой предстоит теперь написать свою новую жизнь. Он подошел к раненому, обнял его, попрощался. И, посмотрев на свою испачканную теперь уже в чужой крови руку, поставил пальцем на кафеле стены красный крестик. На память.

Блог автора