С высоты 180 метров вращающегося ресторана «Топ-180» со стеклянными стенами открывался прекрасный обзор на Дюссельдорф. Поужинать в ресторане Башни Рейна стоило недешево.

А вот интересно: сегодняшняя встреча – к какому разряду ее отнести? Точно не деловая и не бизнес-контакт… И вообще непонятно, для чего она эту встречу задумала… Зачем она сидит здесь, в чужом городе, за столиком одна-одинешенька? Приглашенный явно не торопится…

Елена жила в Дюссельдорфе уже пару дней, нашла время пройти по Королевской аллее, где туристы не успевали открывать и закрывать кошельки в дорогих галереях и бутиках, приобщаясь к миру высокой моды. Совершила променад вдоль Рейна по знаменитой набережной Никлауса Фричи. Побывала в музеях.

Дюссельдорф поражал сочетанием старины и футуристических сооружений с алюминиевыми фасадами, застывших в задумчивых наклонах. Этот старинный город жил своей странной таинственной жизнью и не собирался открывать душу чужакам.

Город шептал в вечерних сумерках: ты не знаешь меня и никогда не узнаешь так, как тот, кто здесь родился.

А она, Елена? Готова открыть душу незнакомцу?

Кажется, она нервничала, что для нее совсем нехарактерно: целеустремленная, сильная, всегда в самом водовороте людей и событий. Любила стихи:

Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.

Всё время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья.

Романтик в ней абсолютно органично сочетался с деловым человеком, лидером, умевшим вести дела и зарабатывать деньги, – так считали друзья. Деньгами делилась без сожаления – со всеми нуждающимися, кто встречался на жизненном пути: помогала монастырям и приходским священникам, просто многодетным семьям.

Благодарили за душевную щедрость, а она смущалась – хотелось, чтобы, как в Евангелии: чтобы левая рука не знала, что делает правая. Не всегда получалось, к сожалению.

  Старый приходской батюшка, благодаря за помощь храму, сказал ей как-то: «Бог благословляет щедротами и милостью того, кто щедр и милостив сам». И действительно: чем больше помогала людям, тем больше Господь посылал.   

И за этот вечер в ресторане Лена расплатится сама. Она ни в чем не нуждается. Было бы просто ужасно, если бы он подумал: ей что-то от него нужно. Ей от него ничего не нужно! Она сама может заботиться о себе и о других. Она сильная.

Лена достала из сумочки зеркальце. Как это раньше барышни щебетали: простите, я отлучусь, мне нужно припудрить носик?

Руки чуть дрожали – этого только не хватало. Лицо в зеркальце было бледным: плохо спала ночью. А так – всё в порядке: светлые волосы волнистыми прядями красиво обрамляли правильный овал, вокруг больших серых глаз – ни одной морщинки. Ей никто не давал ее настоящего возраста – сорока с хвостиком.

А сегодня вечером ей хотелось хорошо выглядеть.

Лена напряглась, подавила желание быстро вскочить с места, медленно привстала. К столику неторопливо шел высокий светловолосый мужчина. И по тому, как он шел, сразу было видно, какой он весь солидный и уверенный в себе, и его светло-серый элегантный костюм явно принадлежал к брендовым коллекциям, скажем, от Forremann, Van Сliff.

А когда он поклонился, улыбнувшись, и посмотрел на нее такими знакомыми – ее собственными – серыми глазами, она поразилась: как молодо он выглядит. Но она-то хорошо знала, что этому элегантному мужчине за шестьдесят.

Ведь это был ее отец.

    В течение часа ресторан Башни Рейна полностью поворачивался вокруг своей оси, давая возможность, не вставая с места, познакомиться с видами Дюссельдорфа со всех сторон. Но город уже загорался огнями ночной панорамы, и видно теперь было только огни, а сам Дюссельдорф спрятался в ночи и стал еще таинственнее. 

За множеством неоновых ламп и рекламных вывесок мог прятаться неказистый бар, а за одним тусклым фонарем – огромная библиотека с тысячами фолиантов. Ночные города похожи на людей.

А Елена за короткий вечер хотела узнать, какой он, ее отец, и почему он бросил ее, и почему никогда в жизни не интересовался своей родной дочерью.

Но разве знакомство с видами Дюссельдорфа с высоты 180 метров телекоммуникационной башни могло сделать этот старинный, полный тайн город – родным?

– Вот какая у меня красавица дочь! Ну, здравствуй, Елена Прекрасная!

  – Здравствуйте…  

Как ей обращаться к нему? Она не может говорить ему «отец» или «папа» – у нее есть папа: Петрович. Он женился на маме, когда Лена ходила в детский сад. И она не помнит жизни без Петровича – он был в ее жизни всегда…

– Здравствуйте, Игорь Германович! Рада знакомству.

– Я тоже очень рад, что ты выбрала время и приехала в этот чудесный город! Рад, что нашла сайт моей творческой мастерской и написала письмо! Я был восхищен твоей деликатностью, но сразу понял, что ты моя дочь!

Как тебе Дюссельдорф? «Маленький Париж» – так называл его Наполеон. Хочешь сходить со мной в музеи Гёте и Гейне? У Гёте можно увидеть фарфор с видами Веймара, картины, письма, рукописи, ноты. А в музее Гейне хранится большое количество оригинальных документов и посмертная маска поэта. Ты к поэзии как относишься?

Горные вершины
Спят во тьме ночной;
Тихие долины
Полны свежей мглой;

Не пылит дорога,
Не дрожат листы…
Подожди немного,–
Отдохнешь и ты…

Да? Я вот тоже люблю… старый романтик… Здесь также есть прекрасное художественное собрание земли Северный Рейн–Вестфалия – по-немецки: Kunstsammlung Nordrhein-Westfalen. Кстати, ты говоришь на немецком? А на английском? Молодец!

Здесь много чудесного… Именно поэтому я живу в этом городе подолгу. Полгода в Питере, полгода здесь. У меня тут свое дело, творческая мастерская, небольшой домик… Я ведь человек творческий…

Так вот, Kunstsammlung Nordrhein-Westfalen включает в себя два музея: «K20» и «K21»… Можно посмотреть экспозицию произведений искусства XX века – классический модерн, фовизм, экспрессионизм и метафизическая живопись. Тебе нравятся экспрессионисты?

  – А вы помните мою маму?   

– Да, конечно, прекрасно помню! Она оставила в моей жизни незабываемый след: очаровательная, обаятельная девушка! Утонченная… А улыбка! Она целый год была моей музой… Про тебя? Да, знал. Но ты должна понять: я человек творческий, я не мог обременять себя семьей. Понимаешь, есть люди, не созданные для семейной упряжки, – вот я такой… В моей жизни было много женщин, я всегда любил и ценил их! А они любили меня… Любовь – прекрасное чувство, оно рождает вдохновение! А вдохновение – это штука тонкая… Так вот, об экспрессионистах…

Лена слушала и кивала головой, а сама думала: «Еще это прекрасное чувство рождает детей. Но с детьми, наверное, не до вдохновения…»

Ее папа Петрович работал литературным редактором. Он и сам писал статьи и книги, но маленькая Ленка не мешала его вдохновению: он забирал ее из садика, играл, позже делал с ней уроки, проверял сочинения.

Папа не был таким высоким и элегантным, как Игорь Германович, никогда не носил таких дорогих брендовых костюмов и не жил за границей. Невысокого роста, в очках, ее Петрович не называл себя творческим человеком, не созданным для семейной упряжки. Он не любил многих женщин – он всю жизнь любил одну-единственную: ее маму.

И Лену любил. Он любил ее не как родную – она действительно была его родной.

По вечерам они втроем, по очереди, читали вслух: «Дети капитана Гранта», «Десять тысяч лье под водой»… Лена увлекалась, читала так, как будто это она ищет капитана Гранта, а оторвавшись от книги, замечала, как мама с папой радуются ее чтению, в знак умиления подталкивают друг друга локтями.

Петрович учил дочь быть честной перед собой и не поступаться дружбой. А когда из-за честности и верности в дружбе случился конфликт с одним учителем и ей поставили подножку на экзамене, лишив заслуженной медали, папа не дал впасть в депрессию, оградил от разочарования своей верой. Он говорил: «Живи просто, по совести; помни всегда, что Господь видит, а на остальное не обращай внимания!» Позже она узнала, что это слова Оптинского старца Анатолия (Потапова).

Папа любил меткие выражения и сам придумывал афоризмы. У него даже вышла книга афоризмов «Просто жить – непросто жить». И его крылатые словечки часто помогали Лене и утешали в трудную минуту.

Лена спохватилась: она отвлеклась от беседы. Игорь Германович говорил много и вдохновенно, он был очень артистичным и обаятельным.

– Ты уже взрослая, дочка; полагаю, ты меня поймешь и не осудишь: у творческого человека должно быть свое свободное пространство, он любит красоту во всех ее проявлениях и не может стать заложником одних единственных отношений на всю жизнь… Понимаешь? А ты видела мои работы на сайте? Хочешь посмотреть вживую? Кстати, как ты относишься к фовизму?

  Лена почувствовала, как кровь приливает к щекам. Она не сказала папе и маме о поездке в Дюссельдорф, о том, что нашла Игоря Германовича… Когда папа спросил о планах, сильно смутилась и от смущения ответила: «Я давно уже не маленькая, и у меня должно быть свое свободное пространство!»   

От воспоминания об этих словах стало внезапно жарко. Не нужно ей никакого свободного от Петровича и мамы пространства! Они всегда будут рядом, даже на расстоянии в тысячи километров!

– А вот о метафизической живописи… Тебе нравится метафизическая живопись?

– Простите, Игорь Германович, мне нужно сделать срочный звонок, я отойду на минуту.

– Конечно!

Лена вышла в холл.

– Алло! Папа? Добрый вечер! Нет, ничего не случилось! Всё в порядке! Нормально! Я просто хотела сказать, что очень соскучилась по тебе. Я вас с мамой очень сильно люблю! Нет, не загрустила, с чего ты взял?! По голосу? И совсем не печальный! Тебе показалось! Нашу старую присказку? Конечно, помню! «Всё будет так, как будет, ведь как-нибудь да будет. Ведь никогда же не было, чтоб не было никак!» Голос повеселел? Это оттого, что я с тобой поговорила!

Где я? Да… в одном городе… Сначала хотела остаться на неделю, но вернусь раньше – я уже узнала всё, что хотела узнать. Завтра поеду домой. Да и что мне здесь долго делать – в чужом городе?!