Закончилась праздничная служба, я благословил народ и направился в алтарь. Нужно подготовиться к завтрашней ёлке, разложить призы с подарками, и отправляться в митрополию. По традиции в день праздника к определённому часу отцы собираются в кафедральном соборе, чтобы поздравить владыку и получить благословение на предстоящие дела.
Вдруг слышу:
- Батюшка, у тебя какие планы на сегодня?
Оборачиваюсь, передо мною Михалыч, шофёр – дальнобойщик и мой старинный приятель. Кстати, в своё время именно он учил меня водить машину.
Я рассказал.
- Ага, значит, в область надо ехать. А машина твоя на ходу? Помню, ты глушак варить собирался? Уже заварил? Хорошо. Слушай, а давай я тебя сегодня сам на моей ласточке доставлю. И туда, и обратно.
- С удовольствием, давненько, мы с тобой никуда не выбирались. Заодно и пообщаемся.
От нас до областного центра без малого сотня километров. Михалыч ведёт свой минивен, то и дело кивая в сторону молодых девчонок что «дежурят» вдоль трассы в коротких юбчонках и тонких колготках телесного цвета.
- Холодно, а они «работают». Жалко мне этих девок, бать. Сколько лет уже баранку кручу, а всё жалею.
Я зябко поёжился:
- Да, не позавидуешь. Мне знакомая на днях рассказывала. Она из тех, кто кошек и собак любят больше всего на свете. Подкармливают их постоянно, надо - к ветврачу везут. И денег на животных вообще не жалеют. Увидят, что ты собаку обижаешь, пускай даже свою, или кормить как надо не кормишь, так вплоть до драки. Тяжело им таким, с соседями постоянные конфликты, мол, не привечай бездомных тварей, и так в подъезд не войти.
Эта женщина где-то рядом с трассой в безлюдном месте наткнулась на большую заброшенную будку. И соорудила в ней на зиму что-то типа приюта для бродячих кошек и собак. Ещё осенью нанесла в домик соломы, какие-то старые тряпки, одеяло с дачи. Периодически туда наведывалась и подкладывала в плошки кошачий корм.
Короче, она мне рассказывает:
«Дело было под Новый год. Вот не собиралась я идти в эту будку, а мне словно говорит кто-то, зайди да зайди. Зашла, принесла кошачьей еды, вывалила в пустую миску. И смотрю, одеяло вдруг зашевелилось. Я трусиха, давай кричать и бегом из будки. Потом думаю, а чего я ору? Взяла палку и пошла глядеть. Ткнула палкой в одеяло, и резко так громким голосом:
- А ну-ка выходи!
Одеяло снова зашевелилось, и из-под него показалась молодая женщина. А на улице минус десять, и она уже вся белая.
Я ей:
– Ты чего тут делаешь?! Ведь замёрзнешь, иди ближе к людям, в подвал просись или в подъезд. Только уходи.
Женщина меня слушает, а сама на миску с китекетом уставилась и молчит. Потом посмотрела меня жалостливо так, мол, бить не будешь? На коленки опустилась и давай есть из кошачьей миски.
Я с ней переговорила, не наша девчонка, чужая. Плечевая, на трассе стояла, её шофера завезли в наши края поиграли и бросили. Такие дела, батюшка, а так бы погибла.
Михалыч тяжело вздохнул:
- Дорога, она многих кормит. Здесь тебе и кафешки покушать, и гостиницы переночевать. Магазины, ремонтные мастерские, заправки разные, ну, и девицы эти здесь же. Услугами их я, правда, никогда не пользовался, брезговал, а общаться, да, общаться приходилось.
Слушай, батюшка, а ведь по Евангелию блудницы это и есть твоя паства. Христос им проповедовал, а они каялись. Помню, Он так и говорит, что пришёл к грешникам, а мытари и блудницы, так они и есть самые грешные. Может, и тебе попробовать?
- Не знаю, Михалыч, ко мне они не приходят, а так чтобы на трассе останавливаться и проповедовать? Это Христа люди слушали, а кто я? Обыкновенный грешный человек. Сколько лет проповедую, а людей в храме почти не прибавляется.
Одно время даже унывать начал, а потом подумал: вон Иоанн Креститель, великий подвижник, только из пустыни вышел, указывает народу на Иисуса из Назарета и говорит, вот Он, Агнец Божий. И что, многие ему поверили? Если уж святого человека не слушают, мне-то чего отчаиваться?
Был у меня, правда, один подходящий случай, и с девушками можно было бы пообщаться, да только я в тот момент не сообразил, что угодил в публичный дом.
Думал Михалыч смеяться начнёт, а он нет, рулит себе молча, даже не улыбнётся. Тогда я продолжаю:
- Мы с матушкой возвращались из Беларуси. Выехали после обеда и сразу же отправились в Жировицы к чудотворной иконе Пресвятой Богородицы. Помолились, заехали на источник, набрали с собой водички и дальше. Мы надеялись, что удастся где-нибудь по дороге встать на ночлег, но ничего не вышло. Беларусь страна маленькая транзитная, мы её от Гродно до нашей границы за шесть часов проезжаем, наверно потому и гостиниц вдоль дорог не строят. Пришлось тянуть до границы. Где-то у поворота на Смоленск я увидел охраняемую автомобильную стоянку и рядом небольшой мотель.
После посещения Жировиц я не разоблачался, и как был, так в подряснике с крестом в гостиницу и вошёл. Сзади меня шла и спала на ходу моя матушка. Войдя в холл, я обратил внимание на девушек, симпатичных, внешне ухоженных и хорошо одетых. Помню, как они на меня смотрели, равнодушно и без всякого интереса. Сейчас понимаю, для них я был не объект, а тогда всё удивлялся, надо же, место глухое, а сколько здесь народу работает. Матушка, та вообще ни о чём не думала, она устала и очень хотела спать. Мы заплатили за номер и нас проводили на второй этаж.
Номер как номер в подобных заведениях, душ и большая двуспальная кровать. Только мух в этой комнате было превеликое множество.
Матушка велела отнести вниз продукты и положить их в холодильник. Спустившись в холл, я увидел как девушки договариваются с шоферами, берут ключи и расходятся по номерам. Только тогда я догадался, что это за мотель, и почему в нашем номере так много мух. Но говорить матушке ничего не стал, очень уж она у меня брезгливая.
Представляю, как бы я им стал проповедовать. Боюсь, послали бы они меня далеко-далеко.
Михалыч пожимает плечами:
- А мне плечевая жизнь спасла. Давно, помню, ещё в начале девяностых, выкупили мы с напарником «Камаз» и гоняли с грузами по всей стране. И как-то на юге, это в Ростовской области, ломается у нас машина. Хорошо у моего напарника недалеко от тех мест родня живёт. Созвонились, те подъехали, поесть привезли, кофе в термосе. Забрали то что требовалось починить и уехали. С ними и мой напарник. А я остался сторожить машину.
Поел, согрелся. Смотрю, впереди меня метрах в пятидесяти, «ночная бабочка» приплясывает от холода. Одежонка такая же, как у этих, одни полоски. И думаю, я в тепле, сыт. И это притом, что у нас сломалась машина. А вот ведь, Господь не оставил, послал добрых людей. Раз так, то и самому надо быть добрым. Кричу:
- Эй, красавица, иди погрейся!
Она подходит:
- Что, красавчик, развлечься хочешь?
- Не, я жену люблю. Лезь сюда, на вон, кофейку попей. У меня и пироги есть, и бутерброды. Ты ешь, не стесняйся.
Она подумала и не стала отказываться. Я ей наливаю, она на меня смотрит:
- Ты чего, прямо в свою кружку? Не брезгуешь, после меня-то?
Оказалось она одна поднимает двоих детей, а на панель пошла, потому что лишилась работы и дома реально есть нечего. Мы ещё пообщались немного, она согрелась и пошла на пост.
Я уже было задремал, и вдруг стук в кабину. Глаза открываю, и вижу направленный на меня ствол автомата:
- Водила, бабки гони!
А у меня под сиденьем деньги за товар. Целый пакет. Эх, ругаю себя, почему напарнику не отдал?! И тут вдруг девчонка та подбегает, и слышу, называет одного из бандитов по имени:
- Ребята, не трогайте его, это мой брат! Проведать заехал, а только и есть возможность что здесь пообщаться.
Не знаю, поверили ей пацаны, или нет, но автомат спрятали и уехали. А я до утра так больше и не заснул, всё молился.
- Так ты уже тогда в Бога верил?
- А кто из водил не верит? В первую неделю Великого поста посмотри, мало кто мясо-то лопает. Всё больше на рыбку налегают. Но верить и в храм ходить, это далеко не одно и тоже. До храма ещё дорасти надо. Шофера постоянно рискуют, потому очень суеверны. Я тоже вон, сколько раз попадал в разные передряги, но как-то всегда выходил без потерь.
Моя сестра, она давно в вере, научила меня, идёшь по трассе, видишь, храм только-только на ноги вставать начинает, заедь, пожертвуй копеечку. Я спрашиваю, а сколько давать-то? По закону, объясняет, положена десятая часть от всех доходов. С тех пор так и поступаю.
Однажды, - Михалыч смеётся, - проезжал мимо Задонского монастыря. Тогда его ещё только начинали восстанавливать. Оставлю, думаю, здесь свою десятину. Заехал, а в дороге – то мы уже неделю. Представь, щетина во всю рожу, штаны треники с пузырями на коленках ну и попахивает от меня соответственно. Иду по территории монастыря и думаю, кому бы деньги отдать? Вижу, монах поспешает, я за ним:
- Отец, погоди, отец!
Тот оборачивается, на ходу показывает пальцем на какую-то дверь и кричит:
- Там, там тебя покормят! Ты только это, сперва умойся пойди.
Крикнул и снова бежать, я за ним.
- Отец! Погоди, я не бомж! Я этот, как его? Ага, вспомнил! Я спонсор, я ваш спонсор! Где у вас тут бухгалтерия?
Ты бы видел, какие у него были глаза! – Михалыч хохочет до слёз.
Кстати, в церковь и я пришёл далеко не сразу. Деньги жертвовал, но скорее как бы откупаясь от Бога. Мол, Ты Господи мне помог, вот Тебе Твои десять процентов. Ещё поможешь, снова получишь. Так что меня, как сказал мой знакомый иеромонах Виталий, пришлось спасать страхом.
Как-то собирался я в Нижний Новгород. А дорога туда лежит как раз мимо N-ского монастыря. По-другому и не проехать. Монастырь знатный, но тогда тоже ещё лежал в руинах. Я там и раньше бывал, главный их храм хорошо помню. Вот и думаю, заскочу ка я завтра в N-ский монастырь, как раз и пожертвования завезу. Вечером ложусь спать и вижу престранный сон.
Будто приехал я в монастырь, машину поставил и иду к главному храму, а он закрыт. Думаю, что делать? И тут вижу ещё одну церквушку с оригинальным таким крылечком, ступеньки временные и уж больно высокие, подниматься неудобно. Я даже во сне себе отметил, пойдёшь назад, здесь поосторожнее. Вхожу. В храме ни души, стены и деревянный пол. Впереди иконостас, но пока ещё без икон, на стенах тоже пусто. Лежит единственный образ на аналое. Аналой стоит посередине храма.
Подхожу к иконе, и почему-то собираюсь её умыкнуть. Соображаю, сейчас сниму с себя куртку и заверну в неё икону. Только я было за образ ухватился, как тут же из алтаря выходит здоровенный такой монах с чёрной бородой. И как на меня заорёт:
- Ага! Это что ты, поганец, такое надумал!? А? Икону решил украсть?!
Я начинаю оправдываться:
- Нет, нет, батюшка! Вовсе не было такой мысли, приложиться вот хотел!
- Знаю я, как ты хотел приложиться, - отвечает монах. Подходит и с размаху как даст мне в лоб. Лечу к двери, она открывается, и я кубарем скатываюсь с крутых ступенек.
Просыпаюсь в ужасе, да что же это за сон такой? Какая ещё икона?! Где такое видано, что бы я церковь грабил?!
Спустя несколько часов я уже входил в монастырские ворота и направлялся в знакомый храм. Подхожу и вижу, на дверях висит объявление: «Закрыто на ремонт». И внизу пририсована стрелка в сторону другого храма, где проводятся службы. У меня неприятно ёкнуло под ложечкой, сон сбывается. Иду по указанному направлению и вижу уже знакомое мне крыльцо с неудобными высокими ступеньками.
Нет, ну теперь-то я предупреждён, а, следовательно, и вооружён. И будьте уверены, спускаться стану со всей предосторожностью. Вхожу, знакомый пол и те же голые стены. Алтарь с временными бумажными иконками и аналой с единственной на нём иконой. Только, слава Богу, народу в церквушке полно, это раз, а, во-вторых, я ничего не собираюсь воровать.
Началась служба, стою от царских врат в левой половине и смотрю на иконостас. Открывается боковая дверь и выходит из неё монах огромных размеров. В руках у него кадило. Нет, ну, я-то спокоен, чего мне бояться. Батюшка кадит, и вдруг слышу у себя за спиной «ку-ка-ре-ку», потом – «бе-бе». Не то чтобы кто-то прямо-таки орал петухом или блеял, а просто произнёс: «бе-бе». Сперва я даже не понял что это со мною, уж не галлюцинации ли? Знаешь, немного так жутковато.
Дальше больше, монах с кадилом подходит ближе, а у меня за спиной уже не пойми что твориться, оглядываюсь, а там, Матерь Божья! Представляешь, мужиков человек этак семь или восемь, не женщин, как мы привыкли, а дядьки, солидные такие. Кто орёт на всю церковь, кто дёргается, а один так вообще, на пол упал и катается. Я в ужасе, точно как от змеи, бегу на правую сторону храма и оттуда наблюдаю за бесноватыми. И не только я. но и вся правая сторона наблюдает. И тут, бать, ты не поверишь, мне в ухо сзади кто-то как гавкнет! Прямо с таким остервенением: «Г-а-а-а-в»! И всё, правая сторона давай орать, визжать.
Не помню как я вылетел из церквушки, бежал лишь бы убежать. В страхе забыл про ступеньки и тут же кубарем скатился на землю. Лежу и думаю, ну, точно как во сне. Страсть-то какая. Нет, Гоголя сюда надо, Гоголя, а я, пожалуй, отправлюсь в Нижний.
Возвращаясь назад, решаю заехать в Дивеево к мощам преподобного Серафима. Это было моё первое сознательное паломничество к святыне. Помню, приехал рано утром, ещё и пяти не было. Думаю, ну, первым буду. Подошёл к храму, бать, а очередь уже в три вилюшки. Но приехал, куда деваться, придётся отстоять. Хоть и не люблю я эти очереди.
Это ещё с детства, когда нас в Москву к дедушке Ленину возили. Мы тогда полдня в очереди простояли. В школу приехали и всем хвалились, мы видели вождя мирового пролетариата. Потом спохватился, а что это я преподобного Серафима с Лениным сравниваю? Прости меня, Господи, за такие кощунные мысли.
Нет, раз к такому святому приехал, то даже в очереди надо стоять как-то по-особенному. На колени что ли встать? Огляделся, на коленях никто не стоит, а мне больно уже хочется. Ну ладно, пусть не на площади, а как храм войти так на коленках к мощам и проползи. И к чудотворным иконам тоже на коленках. Эх, только что люди скажут? Может, бесноватый какой?
Это знаешь почему я так подумал? Помнишь году этак в девяносто пятом или шестом человек один от Дивеево до Троицкой лавры на коленках полз? Он еще через наши места проползал. Я так даже его видел. Говорили, будто он по дурости убил свою жену и детей. Отсидел пятнадцать лет и пополз, чтобы его, значит, Бог простил. У него ещё тележка была с харчами и одеждой. Он толкал её перед собой, а ночью на ней же и спал. Помню его металлические наколенники и носы, чтобы обувь не стиралась.
Полз он где-то с полгода. Добрался до Лавры, и видать повредился-таки умом. Потому что стал разные пророчества кричать, да всё про конец света. Монахи его за стены и вытолкали. А потом он куда-то пропал. Во всяком случае, больше о нём ничего не слышно.
И пока я этак стоял размышлял, вижу бабушка идёт, вся в чёрном, монашка наверное. К мужикам подходит и чего-то им говорит. Те чего-то ей отвечают, разводят руками, и она идёт дальше. Доходит до меня и спрашивает:
- Брат, не поможешь?
- А чего надо-то, мать, может и помогу.
- Да вот ковёр бы постучать, что возле преподобного расстилают, и ещё дорожки.
Ну, я так прикинул, в очереди мне стоять и стоять, храм-то ещё закрыт. А так малость поработаю, время и пройдёт.
Взвалил я на себя ковёр и волоку его колотить. И что ты думаешь? Сгибаюсь я под этим ковром, а мне навстречу идёт один знакомый мужик, мы с ним раньше в одной автоколонне работали. Увидал он меня и остановился как вкопанный:
- Михалыч?! Ты чего тут делаешь?!
- Как чего? – Смеюсь, - вот, на полставки подрядился ковры выколачивать.
Смеялись потом, он теперь меня как встретит, так всё про полставки вспоминает.
После в храм занёс, и ковёр и дорожки. Ну, и давай помогать расстилать. С ковром полегче. Раскинул его и всё, а дорожки, те раскатывать надо, да ещё и укреплять. Так-то вниз головой всё делать приходится, а неудобно, да и мозоль мой шоферской, что на животе мешает. Короче, встал на коленки и давай дорожки раскатывать, по ступенькам ползаю, и тут ловлю себя на мысли. А ведь сам совсем недавно просил, чтобы дал Господь такую милость, к преподобному в храм на коленках заползти, и к иконам тоже на коленках. Смотри ка, мысль моя услышана.
Мне разрешили службу на том ковре рядом с мощами отстоять. Я всю литургию отстоял с таким умилением, не поверишь, слёзы на глазах наворачивались. Там же в первый раз исповедовался и причастился.
Вечером возвращаемся мы с Михалычем домой, он и предлагает:
- Бать, давай к Киму заедем, у него такие кукси готовят, пальчики оближешь.
Весь день я толком ничего не ел, потому предложение моего товарища пришлось как нельзя кстати.
- Может, кроме кукси и ещё чего-нибудь возьмём?
- Нет, батюшка, - мой собеседник решительно кивает головой, - здесь мы только червячка заморим, а машину поставим, пойдём ко мне есть манты. Настоящие, узбеки лепили.
На выходе из кафе я хотел расплатиться, но Михалыч меня опередил и рассчитался сам. А когда дома у него на кухне мы ели манты, то я всё удивлялся, сколько же этих узбекских пельменей может уместиться в одном среднестатистическом батюшке.
- Кстати, Михалыч, я всё тебя спросить хотел. Про ту плечевую, что от бандитов тебя спасла. Ты её как-то отблагодарил? Ну, может, денег ей дал?
- Нет, денег я ей не давал. Да она бы и не взяла. Человек больно порядочный оказался.
Мы пока на ремонте стояли, я с родственниками напарника моего познакомился, хорошие ребята, и оборотистые. Несколько торговых точек открыли, да и ещё там всякие услуги оказывали. Я и спрашиваю одного:
- Может, вам работники нужны?
Тот говорит, нужны, а что, мол, есть кто на примете?
- Есть, - говорю, - сестра у меня здесь без работы с двумя ребятишками бедует, может, возьмёте?
- А как она, человек надёжный?
- Надёжный. За своих и на ствол пойдёт, не побоится.
- Тогда зови.
Поехал я на то место, где девчонки «работают». Спасительницы моей не нашёл, зато узнал её имя и где живёт. Накупил продуктов и к ней заехал. Она удивляется, а ей говорю, чего, мол, теперь ты мне как сестра.
Сколько лет прошло, уже и внуки родились, а мы с ней связь поддерживаем.
- Слушай, Михалыч, а зачем ты сегодня в область ездил? Я думал по делам, а ты целый день со мной нянькаешься. Делать тебе, что ли нечего?
Михалыч улыбается:
- Так святки же. Самая пора творить добрые дела. В нашей-то суете когда ещё я тебя на машине повожу, да накормлю обедом. Это же так здорово, батюшку обедом покормить.
Через два дня я снова ездил в епархию. Накануне мне позвонил знакомый священник, его, как и меня, вызвали по каким-то делам, и он напросился ехать со мной. Возвращаясь, я предложил ему пообедать у Кима:
- Только одно условие, я угощаю.
Он согласился. Мы ели острое кукси и котлеты по-киевски. Он рассуждал на высокие богословские темы, а я смотрел на него и улыбался.
- Ты чему улыбаешься?
- Время, бать, сейчас такое, святки, для добрых дел самое что нинаесть подходящее. И это так здорово.

ЖЖ батюшки