Монолог пациентки

Если мы встретимся на улице, вряд ли вы сразу догадаетесь о том, что я — ненормальная. Внешне я ничем не отличаюсь от остальных людей. Разве только не буду смотреть вам в глаза, когда вы заговорите со мною, и, должно быть, постараюсь побыстрее от вас отделаться. Только без обид: общение с людьми обременительно, когда болит душа.

А встретиться мы запросто можем. Нас, пограничников, в периоды ремиссии отпускают на прогулки в город. Ненадолго, часа на два, перед полдником.

Да, я сейчас живу в больнице для душевнобольных.

Там совсем не страшно. Ну... или страшно, но не совсем. Не так страшно, как кажется тем, кто ни разу не переступал порог этого заведения. Там страшно иначе.

Мне кажется, желтый дом чем-то напоминает Страшный Суд после Второго Пришествия Христа — где все мы предстанем, такими, какими по сути являемся. Где наше тело покажет нашу душу со всеми её нечистотами. Понимаете?

Так и в больнице... в душевной лечебнице очень часто наши грехи персонифицируются... пациенты душевно оголены, выставляя самые болевые точки наружу.

Есть такая фреска. Обычно её изображают перед выходом из храма на западной стене. Там огромный змей поглощает грешников, а те этого даже не замечают, охваченные своими страстями: блудница восседает бесстыдно на быке, толпа людей насыщает бесконечно своё чрево, прелюбодеи заняты только друг другом, сплетники развесили языки-жала, а гордецы надулись словно пузыри... . Очень похоже на нас, ведь каждый из пациентов имеет определенную зацикленность, которая делает его слепым ко всему иному. Даже к осознанию своей мучительной болезни.

Нет, я не хочу сказать, что любая душевная болезнь — это следствие греха. Бывают, и другие случаи. Но, здесь, в этих стенах, мне чудится, будто очень многие болезни и срывы душевного характера происходят как раз из-за нераскаянности, или из-за игр со своей совестью. Ведь, если постоянно душить в себе глас Божий, можно весьма повредиться...

С точки зрения психиатрии мой диагноз не так плох — пограничное состояние довольно распространенное явление в современном мире, особливо среди молодежи и лиц среднего возраста. Мой врач уверяет, я — излечима. Современная медицина далеко шагнула в вопросах душевных болезней. Я, если честно, не верю в таблетки. Только в Бога.

Раз в неделю в домовом храме больницы служат литургию. Храм маленький, но всех желающих он вмещает. Из нашего отделения ходят молиться только два-три человека да ещё одна сестра-сопровождающая.

В храме стоят прямо в больничных халатах и домашних тапках, только женщины ещё повязывают платок на голову. Платки можно взять тут же — в корзине перед входом в храм. Такой наряд никого не смущает: ни батюшку, ни приезжих певчих, ни тем более нас, прихожан. Словно на брачным пир все собрались в праздничных облачениях.

Очередь исповедников строится строго после Отче Наш. Исповедуются кратко, часто просто опускают головы под епитрахиль: психотропные лекарства тормозят все мыслительные процессы, порой ухудшается даже речь. Батюшка отпускает грехи. Здесь это отпущение чувствуется почти физически.

А затем Чаша и цепочка причастников. Господь раздаёт Себя страждущим, обещая желанного покоя.

После службы уходить никому не хочется. Но идти надо — сестра-сопровождающая тянет за рукав: скоро закончится время завтрака.

И мы — двое-трое причастников иной жизни — сидим молча в столовой и кушаем больничную манную кашу. Потухли взгляды. Начались будни.

Всё наше отделение пограничное: потому существование в стенах лечебницы весьма похоже на ходьбу по канату. Срывы случаются постоянно.

Канатоходцу нужно равновесие и сосредоточенность. А ещё — цель, стремление достичь цели.

Если у пациента есть осознания своей болезни и желание выздороветь, он быстрее идет на поправку. Если цели нет — болезнь начнет прогрессировать.

У меня желания выздороветь нет. А знаете почему? Мне не хочется покидать эти стены. Здесь всё просто, мир разделен на черное и белое. А там... там иначе, там страшнее и непонятнее. Люди по сути все больны, но здесь болезнь видна как на ладони, а там она далеко спрятана и маскируется под красивыми нарядами. Я не знаю, как жить в миру. Я уже разучилась.

Хотя, конечно, порой находят такие мысли... Особенно во время моих прогулок. Я люблю смешиваться с толпой и представлять, что я на свободе. Но чего стоит эта свобода? Нужна ли она мне? Что я смогу с ней сделать?

Сейчас я доем свою манную кашу. А затем выпью таблетки. Они лежат на салфетке рядом с моей тарелкой. Одна — большая вытянутая, белого цвета, вторая желтая квадратная, еще одна неопределенная половинка, и две одинаковые розовые. Я знаю, что самая сильная — вот эта маленькая квадратная таблетка. Потому я выпью её последней. И голова моя сразу станет мутнеть, вскоре я перестану думать, и мне захочется только одно — спать. Врач говорит, что сон для меня — лекарство. Я не знаю, так это или нет. Но во сне я вижу небо — ясное синее небо. И мне хочется жить.

Помолитесь обо мне, хорошо? Просто так. А имя моё... Впрочем, какая разница. Помолитесь просто: за пациентку жёлтого дома, за одну ненормальную. А лучше за всех нас... 

Омилия