Не, так нельзя. Опечалилась я, закручинилась, стала как Ондатр из "Муми-Троллей" целыми днями размышлять о тщете всего сущего.
А ведь это в корне неверно. И даже пагубно. И очень греховно. Уныние это называется.
Так, все, надо быстро выходить из такого опасного состояния, срочно вспомнить
что-нибудь целительно-утешительное.
А что может быть утешительнее и полезнее проповеди?
Очень я люблю этот жанр.

Вот у нас на селе был такой батюшка - отец Антоний.
Впрочем, почему был? Он и сейчас есть. Просто меня в этом самом селе уже нет, я нынче в другой деревне проживаю.
Однако речь вовсе не обо мне, а о целительной силе слова проповедника.

Так вот. Отцу Антонию на тот момент было 25 лет, у него были густые рыжие кудри, рыжая борода и чудесная беременная матушка. То есть столько сразу радостного и прекрасного вместе, что дух захватывало. И не только у меня, но и у двадцати почтенных бабулек, постоянных прихожанок этого сельского прихода.

Уж не знаю, какое-такое слово знал отец Антоний, но таких воспитанных-благовоспитанных, тихих бабулечек я ни в одном храме больше не видела.
Держал их отец Антоний строго, но относился с большой любовью.

Выйдет он проповедь после службы говорить, оглядит свой крошечный, с мою кухню, храмик, в котором молча, вытянувшись во фронт, стоят двадцать древних стариц и мы с мужем, нахмурит прекрасные, густые, темно-рыжие брови и как прогремит голосом командирским, аж стены вздрогнут:
-Бабки!( бабули скорее головы в плечи вжать поглубже стараются, но где там!)
- Бабушки! - еще громче взывает священник с амвона. - Что это вы мне сегодня все на исповеди говорили, что вы люди хорошие?! Знаете, где на самом деле хорошие люди?!(бабули, заинтригованные, оглядываются вокруг).
- Вот!!! - гремит батюшка, оборотившись назад, - вот где! За мной, на иконостасе, - вот здесь люди действительно хорошие! А не вы, нет!!! И я - нет!!! И никто, кроме святых, - нет!!!!
Бабули, потрясенные силой пастырского нравоучения, суетливо крестятся и пятятся.

Или вот еще была проповедь очень глубокая.
Вышел к нам из алтаря отец Антоний, оглядел сурово, бабули вздрогнули, подравнялись и приготовились внимать.
- Бабки! - как всегда с любовью начал батюшка. - Вот что нам сказал Господь наш? Он сказал так:"Будьте как дети." А что это значит?!!! - батюшка так грозно осмотрел свою немощную паству, что бабули слегка даже присели от страха.
- А это значит одно: дети всегда точно знают, что наши обязательно победят! Вот и мы с вами всегда точно должны знать, что наши, то есть христиане, обязательно победят! Ура! Аминь!

На этих прекрасных словах жестокий муж вытащил меня из храма за шиворот, так как , по его мнению, хохотать и выкрикивать многократно ответное "ура!" не подобает в церкви почтенной матери семейства.
А впрочем, наверное, батюшка больше ничего и не сказал. Короткие у него всегда были проповеди. А вот радости от них на многие годы хватило. Вот и сейчас прям сразу полегчало. Может, и вам тоже? :))

***

Проповеди отца Антония были не в бровь, а в глаз.
Причем, он всегда точно угадывал, что именно должны услышать его чада сегодня, дабы получить исцеление в лечебнице духовной и с новыми силами нести свой молитвенный подвиг.

Никогда не забуду того сияющего весеннего утра, когда в наш храм на литургию пришла моя мама.
Мамуля тогда только-только начала ходить в церковь. И все-то ей нравилось, и многим ее сердце умилялось, но вот один вопрос никак не давал ей покоя. И об этом толковала мне мама, пока мы полями, лесочком, мимо святого источника шли в храм Божий.

- Вот все в православии так радостно и гармонично, - поспешая по тропинке, говорила мама. - Одно вот совсем мне не нравится и не понятно.
Вот эти разговоры о мученичестве. Зачем? Ведь цель христианства другая - молиться, поститься, стараться жить праведно.
И за это долголетие, и сыны как дубы молодые, и внуки, и кончина не постыдная. Об этом ведь тоже написано в разных святых книгах. Не может человек хотеть себе мучений, это ненормально.

Вокруг была такая оглушительная весна, так пахли молодые листики, чирикали одуревшие от первого настоящего тепла птицы.
Казалось, вся природа на стороне маминого несколько эпикурейского толкования православия. Все в мире для счастья человеческого. Березки клонят ветки, спасая нас от зноя, мягко пружинит под ногами молодая травка, журчит ручей,услаждая слух. Радостное ликование - вот суть христианства.

Я шла молча, уже одно то, что мамуля идет в храм со мной, наполняло сердце счастьем, а счастье, как известно, освобождает голову от любых мыслей.
Вот так , среди воркования родительницы и щебетания пернатых, дошла я до нашего крошечного храмика, желтенького, как кусок деревенского сливочного масла, чистенького, как новорожденное облачко, окрашенное любовно первыми утренними солнечными лучами.

Православный наш отряд спецназа в количестве 20 заслуженных бабулей уже занял привычные места и приготовился к утреннему богослужению.
Подсвечники сияли, пол сверкал. Белоснежные накрахмаленные занавесочки празднично трепыхались на ветру белыми знаменами.

Отец Антоний требовал неукоснительного соблюдения порядка и беспрепятственного притока свежего воздуха в помещение. Поэтому наши бабушки забыли навсегда слово "сквозняк", столь любимое престарелыми прихожанками в других храмах.
Теперь-то я знаю, какая редкость - открытое окно в церкви в удушающий жаркий день. Строго храмовые бабушки следят за окнами, на каждое открытое бросаются как на вражескую амбразуру, не щадя живота своего. А то свечки - гаснут!, спины - дует!, и вообще - не положено!

У отца Антония такое было просто невозможно.
Вот именно поэтому был в то утро таким сияющим, прохладным и душистым наш храм.

Служба шла своим чередом. Отец Антоний был и за алтарника, и за диакона, и за чтеца, и, конечно, исповедовал и служил тоже он один.
Всем для всех был наш батюшка.

Вихрем пролетал он шесть шагов во всю длину храма, резво проносился пять шагов в его ширину. Как зачарованные следили старушки за своим пастырем, едва успевая поворачивать головы, старательно сжимая в руках палочки и трости самой разной конфигурации.

Никто не то что не присаживался, но даже и не шептался.
Как один миг пролетела служба, вышел батюшка на проповедь.
Кивнул дружески верным старушечкам своим и вдруг неожиданно увидел мою мамулю, которая всю службу скромненько у дверей жалась, а теперь, не желая пропустить ни слова из проповеди, решительно выдвинулась вперед.

Отец Антоний внимательно посмотрел на маму.
Мамуля слегка порозовела. Батюшка шагнул поближе к ней, мама подняла на него испуганные глаза и замерла. Отступать было некуда: сзади привычно сомкнули свои ряды бабки. Только плечом к плечу могли они выдержать без ущерба для здоровья красноречие своего настоятеля.

- Вот о чем мечтает всегда каждый христианин?- непривычно тихо и мягко начал батюшка.
- Чего бы нам сейчас, например, хотелось бы больше всего? Особенно после того, как мы помолились?
Глаза прихожанок затуманились. Не знаю, о чем мечтали они, а мне подумалось, что сейчас мы будем с мамулей пить чай с плюшками в нашем деревенском доме, что целый весенний день в нашем распоряжении, а скоро - страшно подумать - лето! А все знают, что самый правильный синоним к слову "лето" - "счастье".

Вот так стояли мы, расслабленные, и думали каждый о своем.
И мамуля моя такая веселая стала: стоит перед ней рыжий, огромный, ласковый батюшка и спрашивает, о чем она мечтает. Наверное, хочет сугубо помолиться, чтобы все ее мечты немедленно исполнились.
Мамуля даже лоб нахмурила и глаза прищурила, чтобы все-все главные свои мечты быстро вспомнить.

А батюшка после небольшой паузы, постепенно прибавляя звук, продолжил:

- Можете и не говорить. Сам знаю.
Все мы христиане. А христиане мечтают о мученической смерти за Господа своего! Нет ничего лучше и выше такой участи!!!

И на последних словах батюшка привычно вскинул могучий кулак в воздух, прямо над несчастной мамулиной головой. В ужасе пискнула мамуля. Привычно задрожали бабки.

Но батюшка не стал требовать от нас немедленного исполнения мечт и отпустил с Богом.

Сказать, что мама моя была потрясена, - значит не сказать ничего. В абсолютном молчании шли мы домой. А о чем говорить? И так было ясно, что ликующее солнце этого дня, наши молитвы и прошения, радости и горести жизни, обетование Царствия Небесного, мученичество наших святых, - все это одно, все это и есть та полнота, ни отнять от которой, ни прибавить к которой ничего просто невозможно.

ЖЖ автора