Первая неделя Великого поста. Самая строгая и самая трудная. Служить приходится каждый день, а сами службы долгие и однообразные. Вместо пения много читаем, а если что и поём, то безо всяких красот, неразвлекательно протяжно и в унисон.
Помню, матушка, это ещё до того как она стала постоянно трудиться регентом, во время обеденного перерыва бежала в храм, благо что работала недалеко, и на литургии преждеосвящённых даров пела вот это, моё самое любимое, «Да исправится молитва моя яко кадило пред Тобою...». Потом она возвращалась в контору и, разбирая бумаги, непроизвольно продолжала напевать что-нибудь из постовых песнопений. А начальница её просила:
- Я тебя умоляю, прекрати эту зубную боль.
В это время на буднях обычная литургия не служится, но для того, чтобы верующим в такие дни не оставаться без причастия, на службе в воскресенье священник освящает несколько дополнительных «агнцев». На каждом «агнце» делается глубокий надрез в форме равноконечного креста и этот надрез священник ложечкой для причастия наполняет кровью Христовой. Или как говорят, «напояет» кровью. Потом готовый к причастию «агнец», помещается на специальную металлическую тарелку с подставкой, «дискос», и накрывается «покровцом».
В среду или пятницу во время молитвы «агнец» дробят на части по количеству причастников в храме, а потом все подходят к чаше и причащаются. Мне нравится служить литургию преждеосвящённых даров, за эти годы её последовательность я выучил чуть ли не наизусть. Удивительная пронзительная служба.
В первые дни поста почти ничего не ешь. Накануне заговляясь, доедаешь остатки скоромной пищи. Стараешься чтобы в холодильнике ничего не оставалось и не портилось. Выбрасывать продукты грех. Из-за этого переедаешь и испытываешь досаду.
Не люблю заговляться, впрочем как и наоборот, разговляться. К постной пище быстро привыкаешь, и вскоре начинаешь ощущать в теле непривычную лёгкость, поклоны кладутся запросто и походка становится такой, словно ты не идёшь, а паришь, едва касаясь земли. А разговеешься, и чувство лёгкости исчезает.
На первой неделе Великого поста привычный хлеб пахнет так, как не пахнет в другие дни. И картошка на воде имеет непередаваемый вкус. Разговляясь, скоромную пищу ешь, словно траву, ни вкуса, ни запаха. Едим потому что привыкли, да и хлопот с ней меньше. И уже тогда в день разговения вновь начинаешь мечтать, скорей бы уж пост, что ли.
В пятницу первой седмицы Великого поста мы съехались в один из храмов сослужить епископу. Февраль месяц, накануне выпало много снега и его ещё не успели убрать. Машины приходилось бросать где придётся, забираясь в сугробы, и надеясь, что после службы тебе помогут выбраться на дорогу. Однажды точно так же владыка приезжал к нам и тоже на литургию преждеосвящённых даров. Помню это чувство, когда епископ сам причащается, а потом и всех нас причащает освящённом тобою «агнцем». В этом чувстве нет тщеславия или гордыни, скорее захватывающее дух ощущение причастности к Тому, перед Кем все равно недостойны и епископы, и рядовые священники.
После службы клиросные, иподиаконы и мы священники следуем в трапезную. Она расположена на территории храма и одной стеной встроена в его каменную ограду. Под колокольней есть отдельный боковой выход, пройдя им, попадаешь в крошечный внутренний дворик, и через него прямиком в трапезную. Мы выстраиваемся и идём попарно, точно монахи в монастыре. Вернее мы пробираемся по сугробам. Дворники из числа волонтёров увлеклись молитвой и забыли расчистить дорожку.
Для владыки общая трапеза после службы дело очень важное. Он помнит всех, кто сослужил ему у престола и не сядет за стол пока не убедиться, что все в сборе.
Сам он идёт последним в монашеском клобуке и жезлом в руках. Идём в тишине, пост, трезвон не положен. Перед входом процессия останавливается, и мы пропускаем епископа вперёд. Вот он уже почти подходит к двери и собирается взяться за ручку. Как вдруг, совершенно неожиданно рядом с ним появляется женщина. То что это женщина догадываешься не сразу. Она неопределённого возраста, хотя понятно что немолодая, и одета не пойми как. Лицо обрюзгшее с щеками, наплывающими на воротник. Взгляд, устремлённый на владыку и глаза, горящие ненавидящим безумием. Но всё это мы разглядели после, а пока сперва ещё только слышим её пронзительный вопль:
- А-а-а!!! Посмотрите на него! Ишь ты, идёт он тут у нас с палкой. Страшный какой! Не боюсь я твоей палки! Вот только ещё хоть раз к нам появись, так я сама тебя этой палкой и отделаю!
Откуда она взялась? После я добросовестно обшарил весь дворик в поиске её следов, но они шли только в одну сторону, это уже когда она от нас убегала. Убегала, хотя никто её не преследовал.
Она кричит, а владыка стоит опершись на палку. Она, не отрываясь, смотрит на него, а он куда-то вниз, себе под ноги. Странно, но почему-то никто из нас не вмешался и не прогнал её. Хотя бесноватые и не опасны, они не станут нападать. Они просто кричат, причём кричать могут о чём угодно. Порой оскорбительно, а иногда как бы обличая в содеянных грехах.
Однажды, помню, во время одного крестного хода как раз возле меня появились две женщины и давай орать на разные лады. Я поначалу даже и не понял, что это бесноватые. Одна вопит:
- Знаю я вашего Христа! Знаю!
Ну, знаешь и знаешь, я тоже знаю. И тут священник, идущий передо мною, поворачивается к ней и громко так спрашивает:
- А меня знаешь?
- Знаю, ты поп такой-то. - И называет его по имени.
Батюшка улыбается и говорит мне:
- Значит, не зря я хлеб свой ем. Знают меня бесы.
Только после этих его слов я догадался, что передо мной бесноватые. Их крики вносили диссонанс в общий настрой крестного хода, но в общем-то особо и не мешали, растворяясь в окружающем шуме проезжающих рядом с нами машин и постоянно звучащих церковных песнопений.
Сейчас же в тишине этого маленького внутреннего дворика, отделённого стеной от внешнего мира, крик бесноватой звучал совершенно нелепо и даже как-то болезненно на фоне тишины и белого, искрящегося под солнцем снега. Епископ продолжал молча опираться на посох. Женщина кричала всё тише, её взгляд всё больше приобретал осмысленность и утрачивал злобность. Наконец, она метнулась в сторону и быстро чуть ли не бегом, если так можно сказать про человека, пробирающегося по глубокому снегу, устремилась в ту самую дверь, из которой мы только что выходили на трапезу.
Уже за столом владыка поинтересовался, знает ли кто-нибудь эту женщину? Оказалось, что никто её раньше не встречал.
Один из священников, уже пожилой и наверно самый опытный из нас, отец Николай спрашивает:
- А как вы думаете, владыка, могла эта бесноватая просто взять и материализоваться?
- Как это?
- Не знаю, из воздуха, что ли. Вот отец Александр говорит, что осмотрел весь дворик но так и не обнаружил как она сюда попала.
- Чудеса, – владыка разводит руками и улыбается, а потом предлагает, - раз у нас всё так складывается, давайте поговорим о чудесах.
Помню, я, ещё будучи священником, познакомился с тогда уже немолодой женщиной. В сорок первом году её, поскольку она имела медицинское образование, призвали в армию, и она попала на фронт, на самый передний край. И ей наравне с мужчинами пришлось участвовать в боевых действиях и испытать на себе весь ужас войны. И вот однажды, в один из дней, когда было очень уж страшно, она, прежде неверующий человек, комсомолка, опустившись в изнеможении на какой-то пенёк, как могла, взмолилась:
- Господи, если Ты есть, помоги! Мне страшно, я ещё совсем молодая и хочу жить!
Глаза поднимает и видит, стоит перед ней старичок, весь такой домашний, смотрит на неё словно родной её дедушка, тот что сейчас там, за тысячи вёрст от войны, и улыбается.
- Не бойся, внученька, ты не умрёшь. Пройдёшь сквозь войну и невредимой вернёшься домой. Только не забывай молиться.
- Кому, дедушка?
- Богу молись, деточка.
Тут её внимание что-то отвлекло, а дедушка пропал так же неожиданно как и появился. А она действительно, потом дошла с нашими войсками аж до Берлина и ни разу не была ранена. Молилась постоянно и говорила, будто это к ней сам святитель Николай приходил. Вот как. Её несколько раз представляли к орденам и медалям, только она награды брать не соглашалась.
После войны поселилась в Сергиевом Посаде, тогда это ещё был Загорск, и стала монахиней в миру. Я бывал у неё дома. Последний раз заезжал, когда уже был епископом. Добрая такая старушка, увидела меня с панагией, и от неожиданности растерялась.
- Благослови, владыка.
Суетится, не знает чем и угостить. Потом вспомнила:
- Да у меня же под кроватью банка кислого молока! Сейчас я тебя угощу, владыка. А то потом скажешь, вот, мол, к бабушке заходил, а она даже за стол не усадила.
Я её останавливать, а уже бабушку не угомонить. Забирается она под кровать, шарит там в темноте, и в волнении опрокидывает банку. До сих пор помню, как оно разливается по полу, течёт к моим ногам, а моя старушечка плачет:
- Нечем мне тебя угостить, владыченька.
Я её потом и отпевал. Такое вот чудо, отцы.
Теперь ваш черёд. И поворачивается к сидящему рядом батюшке.
- Отец Игорь, ты у нас человек просвещённый, жил заграницей, много что видел. Поделись с нами.

Отец Игорь, учёный биолог, в начале перестройки перебрался в Европу и преподавал в одном из немецких университетов. Спустя много лет профессор вернулся на родину и принял сан.
- Благословите, владыка. Сейчас вот пришло на память. Дружил я с одним человеком, из числа наших эмигрантов из России. Там, вдали от родины, многие приходят в храмы, образуя православные общины. Вот и они с женой тоже пришли. Только верующей по-настоящему была она, а он приходил с ней больше за компанию. Конечно, женщина мечтала, чтобы её муж тоже поверил и постоянно об этом молилась.
Мой знакомый работал в дорожной бригаде. В тот день они, установив специальное ограждение и предупреждающие знаки, проводили на одной из полос скоростной трассы необходимый ремонт. Прокапали траншею, глубиной этак, сантиметров на семьдесят. Он как раз и стоял в этой самой траншее, а один из водителей зазевался и, не заметив предупреждающих знаков, сметая ограждения, вылетел прямо на дорожников.
И вот ситуация, машина по всем законам физики неминуемо должна была его раздавить. Тем более, что он в тот момент стоял к ней спиной, и не мог её видеть. Все кинулись врассыпную, понимая, что товарищ их обречён. И вдруг какая-то невидимая сила в доли секунды выдёргивает человека из траншеи и отбрасывает далеко в сторону. Мой товарищ даже не ушибся. Он сам мне эту историю и рассказал.
- Получается, он спасся по молитвам своей жены?
- Скорее всего, да. Больше-то о нём никто не молился.
- И какова дальнейшая судьба этого человека? Он стал верующим?
- Нет, - отец Игорь в раздумье повёл плечами, - почему-то не стал. Более того, спустя какое-то время супруги расстались.
За столом воцарилось молчание.

- А я, - прервав молчание, отозвался один из батюшек, - был знаком с одним предпринимателем. Правда, уже, к сожалению, покойным. Всю жизнь человек строил жилые дома и производственные помещения, а когда советская власть закончилась, собрал вокруг себя опытных работяг и принялся работать самостоятельно. Дела его пошли в гору и скоро он уже был одним из самых состоятельных людей в нашем городе.
Этот человек никогда и никому не помогал. Пока однажды к нему ни пришли и ни попросили об этом. Он подумал, а почему бы и не помочь? И помог, потом ещё кому-то, и ещё. Ему понравилось помогать людям. И храмам помогал, хотя на службы никогда не ходил и не молился. Помню, звоню ему зачем-то, а он сразу:
- Ты куда пропал? Неужели вам ничего не нужно?
Однажды в разговоре с другим бизнесменом я обмолвился о том, как наш общий знакомый занимается благотворительностью и помогает очень многим.
- Как?! – Воскликнул мой собеседник. – Быть такого не может! Серёжа и благотворительность - понятия несовместимые. Да он всегда был скрягой, снега зимой не выпросишь.
- Наверно Серёжа и сам так думал, пока не понял что он на самом деле из себя представляет.
Он погиб в автомобильной катастрофе. Отвлёкся на телефонный звонок.
Несколько месяцев спустя я случайно пересёкся с его вдовой, и услышал от неё удивительную историю.
- Серёжа явился мне в ночь с тридцать восьмого на тридцать девятый день после его смерти.
- Вы хотите сказать приснился?
- Не знаю, судите сами. Он сказал: «Наташа, я не успел помочь одной женщине. Она приходила и просила о детях. Нужны два слуховых аппарата. Я пообещал, но попал в аварию. Вера Ивановна, наш бухгалтер, должна её помнить, разговор был при ней, и она записала адрес той женщины у себя в ежедневнике».
На следующий день мы с Верой Ивановной перерыли её бумаги и нашли ту запись. Созвонились с просительницей, договорились о встрече и выкупили заказанные ею слуховые аппараты.
Кто-то вздохнул:
- Да, после такого видения точно в церковь побежишь.
- Нет, никто не побежал. Хотя, может ещё не время.

- Во сне много чего случается, - продолжает очередной рассказчик, - и духи, бывает, приходят разные. Наши дети выросли, и мы с матушкой остались вдвоём. Она частенько уезжает в Москву нянчиться с внуками, а я живу один.
Однажды сплю у себя на диване, обычно я его не раскладываю. И чувствую, будто лежит со мной кто-то рядом и меня обнимает. Хорошо так обнимает, плотно, и руки и ноги, всё обхватил.
Сплю я чутко. Проснулся и сразу понял кто меня обнял. Матушка и раньше просила квартиру освятить, замечала, живёт у нас кто-то. Я не верил и всё отшучивался, ты, мол, уезжаешь, так пусть хоть кто-нибудь со мной остаётся, всё не один. Дошутился.
Начинаю мысленно читать «Отче наш», не отпускает. Тогда вспоминаю «Да воскреснет Бог…» и чувствую как невидимые, но очень сильные руки что есть мочи сдавили меня в своих объятиях. Ещё немного и мои кости затрещат. Мелькает мысль, хорошо ещё дышать могу. Страха никакого, знаю, никуда он не денется, отпустит. И действительно, под конец молитвы отпустил. А я на него разозлился и давай ругаться. Утром уехал по делам, а вечером вернулся и освятил квартиру. – Батюшка улыбнулся, - теперь я совсем один.
- Вот это ты, отец, напрасно, - отозвался владыка, - не стоит с ними ругаться. Они этого только и ждут. Помню, в житии оптинского старца Макария есть такой эпизод. Один бесноватый подбежал к преподобному и ударил его по щеке. А тот ни секунды не раздумывая, подставил ему другую. Не человеку, бесу подставил. И тот вышел из несчастного.
Смирение - единственный способ победить врага.

- Благословите, владыка, в продолжение темы. - Это наш отец Николай. - Я тут вспомнил. Это ещё в советское время, я тогда настоятельствовал в одном из храмов в далёкой глубинке. В те годы, храмы, если и служили, то большей частью в таких вот отдалённых местах. Потом пришла перестройка и вместе с ней появились бандиты. Они тогда разъезжали по деревням в поисках старых икон, стариков грабили, не брезговали и храмами.
К нам они заявились ночью, два больших джипа. Меня сторож разбудил:
- Батюшка, вставай! Бандиты! Народ скликать надо.
Я кинулся по домам, стучался в окна, созывая всех в храм, а одну бабушку за милицией послал. Там если задками бежать, всего четыре километра. Народ собрался в церковь, свет зажгли и стали читать акафист. Только что могут несколько старушек против восьми вооружённых мужиков, а без оружия они не ездили.
Вынес я из алтаря свой крест мощевик и положил на аналой. Вот этот, я когда еду куда-нибудь, всегда на себя его надеваю. В нём частички мощей четырнадцати святых, в том числе, Леонтия Ростовского и Никиты Новгородского. Бесноватые рядом с ним начинают биться.
Машины постояли - постояли и уехали. Я думаю, нас Бог по молитвам вот этих святых и спас.
- А что было потом?
- Потом меня перевели на другое место, и я забрал мощевик с собой.
- А что с храмом?
- Его потом грабили бессчетное количество раз. Сейчас вот только угомонились, да там уже и грабить нечего. На стенах старинные оклады, а в них иконы, что из календарей бабушки вырезали. На них они и молятся.
Потом мы пошли провожать владыку. Дружно выталкивали из снега его машину. Затем помогали друг другу. И в этот момент снова появилась наша знакомая. Где-то она до того отсиживалась. Только где? Храм уже закрыли, а рядом ни магазинов, ни контор. Одни загадки с нею.
Тычет пальцем в сторону отца Николая и кричит:
- Чего я вам скажу, люди! Этот-то бородатый, моего тела возжелал! Нет, вы представляете?! – Кричит, разводит руками, словно ища поддержки у идущих мимо прохожих. - А я ведь, между прочим, замужняя женщина, а он возжелал!
Люди, обходя её стороной, старались побыстрее пройти и спешили дальше. А бесноватая всё кричала и кричала. Маленького роста, обрюзгшая в непонятной одежде. Её обвинения в адрес отца Николая звучали нелепо и хотелось смеяться. Но когда ты знаешь, кто кричит устами несчастного человека, то смеяться уже совсем не хочется. Ты понимаешь, что он не только в ней, но и рядом с тобою, совсем рядом.
Не знаю, как бы я поступил на месте отца Николая, а он неожиданно поклонился ей и сказал:
- Мать, ты уж прости меня, Христа ради. Я больше не буду.
Бесноватую точно в грудь толкнули. Отскакивает она назад, и не находя подходящих слов ловит ртом воздух. Потом, собравшись силами, снова, но уже не так громко, будто бы извиняясь, продолжила:
- Возжелал моего тела, а у меня есть муж, Вовка. Вот я ему всё скажу, он тебе надаёт, злой поп!
Батюшка снова ей кланяется:
- И у Вовки твоего, Христа ради, прощения прошу.
Это уже было слишком, женщина повернулась и снова побежала прочь, хотя и здесь за нею никто не гнался. С тех пор мы её в наших местах больше не видели.
Первая седмица Великого поста. Да, это очень напряжённое время. Скудная еда и ежедневные долгие службы с десятками поклонов. Но именно в эти дни, как ни в какие другие, храмы наполняются множеством молящихся.
Подходит она к концу, и жалко. Вместе с ней уходит в прошлое что-то такое для тебя очень важное и по-настоящему ценное. И в то же время не ощущается трагедии, потому что ничего в нашей жизни просто так не проходит, но становится частью тебя и называется опытом. 

ЖЖ батюшки