Из одного ЖЖ

Наша жизнь тоскливо расползается по плоскости, не задевая глубин, которые скрыты внутри. Политика, работа, деньги, бесконечные поиски славы, удовольствий и развлечений, и утомительный треп обо всем на свете, который не питает ни чувства, ни мысль, а только выхолащивает и без того пустое сердце. Мы все время стараемся отвлечься, забыться, сбежать от самого себя, от злой тоски, воющей где-то под ребрами; мы хотим убедить себя, что мы счастливы, любимы и успешны, что мы нужны кому-то...
Но так ли это?
Остановись, загляни внутрь себя, почувствуй свою гниль и ложь, удивись черноте и безобразию, которые в твоем сердце, и не ври себе и другим, прикрываясь белозубой улыбкой и красивыми покрывалами.
Нужно быть честным прежде всего перед собой самим...

"Невежды"

Зацепили меня слова Кураева о монашестве. Все время думаю, внутренне спорю, вспоминаю подвижников, которых довелось знать, которые "академиев" не проходили, но достигли вполне осязаемой святости. Это не спор с протодиаконом, это просто короткие воспоминания. Мои воспоминания.

Схиигумен Мелхиседек.

 Однажды, в свою бытность в Псково-Печерском монастыре, я попал в лазарет. В соседней палате, за тонкой перегоодкой, лежал схиигумен Мелхиседек, к тому времени переживший уже три инсульта, потерявший способность ходить, говорить. Господь оставил ему только пять слов: "Господи Иисусе Христе, помилуй мя", и эти пять слов старец произносил непрестанно, днем и ночью. Когда боли становились нестерпимыми, он эту молитву кричал в голос, когда они отступали, отец Мелхиседек произносил ее тихо, размеренно. Я засыпал под молитву Иисусову, и просыпался под звуки ее.
Что я знал о нем?
Когда-то он был великолепный столяр и резчик. Он вырезал много кивотов, смастерил множество иконостасов, престолов, царских врат.
Потом он принял сан, и овдовев, постригся в монахи, потому что горело сердце его любовью ко Христу, жаждала душа жития иноческого. Здесь, в Печорах, он продолжал заниматься любимым делом, а также служил, исповедовал и совершал все, что положено монахам.
Ему нужно было вырезать небольшой иконостас в трапезной. Наступал Великий Пост, и отец Михаил (так его звали в малой схиме) попросил благословения затвориться на это время, чтобы не отвлекаться от работы, и к Пасхе успеть все закончить. Ему разрешили. Каждый день под дверью оставляли для него банку с квасом и хлеб - пищу на день. Так продолжалось пять недель. И вот однажды он не взял еду, которую для него оставили. Не взял и на другой день.
Когда проникли в трапезную, то нашли о. Михаила бездыханным. Монахи к смерти относятся просто. Обрядили его, как полагается, положили во гроб и отнесли в пещерный храм, чтобы завтра после литургии совершить отпевание.
Во время отпевания о. Михаил пошевелился. Монахи и к воскресению из мертвых относятся тоже спокойно. Взяли его из гроба и унесли в лазарет. Едва он пришел в себя, попросил тут же постричь его в великую схиму, что и было сделано. Потом о. Милхиседек рассказал, что видел, пока был в лапах смерти.
Видел он грязный и глубокий ров, в котором валялись все, что он сделал за свою жизнь: кивоты, царские врата, аналои. Все было поломано, покрыто плесенью и тронуто гнилью. На краю рва стояла высокая Женщина. Она говорила: "Вот все, что ты сделал за свою жизнь. Все это не имеет никакой цены перед Господом. Иди, возращайся в обитель и молись."
И он уже никогда не прикасался ни к резцам, ни к рубанку. Он ходил на каждую службу, молился непрестанно. Пока его не разбило еще два инсульта. Потом он долго лежал, у него на спине появились пролежни, хоть ухаживали за ним послушники хорошо. Он испытвал чудовищные были, но никогда не стонал, а только читал пять слов, которые оставил ему Господь Бог: "Господи Иисусе Христе, помилуй мя!"
Он произносил это лет пять, не меньше, а потом тихо отошел к Тому, Кого всю жизнь искал.
Схиигумен Мелхиседек, подвижник Псково-Печерский...

Архимандрит Серафим Розенберг

Лет десять назад приехал ко мне в гости знакомый игумен из Печор, привез подарок - старый будильник, на обратной стороне которого было выгравированно:"Пасха Господня, 1932 год". Этот будильник принадлежал почившему в 1997 году архимандриту Серафиму. Он прожил в одном монастыре более 65(!) лет.
В Печорах тогда были старцы "популярные" вроде о.Иоанна Крестьянкина или о. Адриана, к которым толпами валил народ, и "непопулярные". Ко второй категории и относился о. Серафим. Мало кто слышал его голос, потому что он чаще всего молчал. Мало кто видел его глаза. Он ходил всегда, опустив голову к земле, и даже благословлял так, не поднимая взгляда.
Он был настоящий барон из ост-зейских немцев. Получил великолепное образование (Печоры тогда были под Эстонией и избежали прелестей коммунизма), знал несколько языков. Ему было больше 80-ти, но он спокойно, без словаря читал журналы по-немецки и по-английски. Память его была великолепной. Однажды к нему подошел старичок, сказал, что они учились с ним вместе в гимназии в начале 20-х годов. "Знаю",- перебил его о. Серафим и тут же назвал его имя и фамилию.
Он был духовным сыном преподобного Симеона Псково-Печерского. В первый год своего пребывания в обители, он получил послушание от духовника: сметать дубовые листья с крыши Успенского собора. Успенский собор пещерный и над ним, на святой горке, росли несколько древнейших дубов, которые и покрывали осенью всю крышу своими листьями. О. Серафим исполнял это послушание до самой старости. Обвязывал себя веревкой, брал метлу и довольно ловко передвигался по крыше.
Последние лет 50 он вообще н выходил за ворота обители. Он нес послушание ризничного, а посему всегда носил на себе огромные тюки с облачениями - из Михайловского в Сретенский, из Успенского в Михайловский храмы. Кто был в Печорах, тот знает, что монастырь расположен в овраге, а потому одни храмы находятся внизу, другие вверху, так что подниматься или опускаться до них и с пустыми руками непросто.
В последние годы он не мог сам ходить - сломал шейку бедра. Не мог ходить даже на Пасху. В день Светлого Воскресения мы с о. Зиноном всегда заходили его поздравить.
Я, честно говоря, не любил пасхальую службу. Слишком много крика: один хор наступает на пятки другому, священники и диаконы кричат:"Христос воскресе!", народ отвечает:"Воистину воскресе!" В церкви стоит ор и гвалт, и никакой молитвы, конечно.
В тот год о. Зинон вызвал меня с клироса, сказал:"Идем к о. Серафиму". Я конечно, пошел. Перед дверью мы, как положено, прочитали молитву. О.Серафим ответил, мы вошли.
Он сидел у окна, к нам не обернулся, была видна только светлая его лысина. "Сейчас, канон дочитаю",- сказал он и мы стали ждать.
Стояла звенящая тишина, он читал молча. И вдруг меня прошибло (о.Зинона - тоже, он позже сказал об этом). Я вдруг почувствовал, то здесь находится еще Некто, что здесь обитает всесильный и сладчайший Дух. Горло перехватило, слезы застлали глаза, сердце забилось в небывалом восторге. Пасха! Я вдруг почувствовал, что Пасха - не в пениях и криках, а в этой благодатной тишине этой тесной монашеской кельи.
Он повернулся к нам. Лицо его сияло. Он обнял нас, говорил что-то. Что? - я, честно говоря, не помню, да, это и неважно.
Важно, что живет в обители человек, и в нем живет Святой Дух...
  Долго у меня стоял будильник о. Серафима, а потом я отдал его в Псково-Печерское подворье. 
Архимандрит Серафим - светлейший старец Печорский....
 

ЖЖ iso_grafa