Рассылка от партнеров

Воинствующие атеисты (и не только они) любят составлять списки Евангельских цитат, которые, по их мнению, противоречат друг другу. В таких списках — хотя они и продиктованы непониманием и враждебностью — есть и некоторая польза. Они побуждают задуматься над смыслом Писания, над тем, что нам хочет сказать Господь. Одно из таких «противоречий» — слова Господа о мире и мече.

Мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам. Да не смущается сердце ваше и да не устрашается (Ин 14:27).

Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч (Мф 10:34)

Так мир или меч принес Господь Иисус на землю? Чтобы понять это, нам понадобится разобраться в том, о каком мире и о каком мече идет речь.
Люди — сколько себя помнят — всегда провозглашали ценность мира. Римские императоры провозглашали, что их власть принесла их подданным мир, pax Romana, основанный на справедливых законах; «Миру – мир!» возвещали огромные плакаты в советскую эпоху. Однако вся история человечества — это история войн и конфликтов, и, включив телевизор, вы обязательно услышите о том, что где-то опять идет война. Государства воюют между собой, партии сражаются в гражданских войнах, а банды делят сферы влияния. Даже там, где не грохочут выстрелы и не льется кровь, нет мира: конкуренты стараются разорить друг друга, коллеги занимаются подсиживанием и даже в семьях близкие люди скандалят между собой.
Некоторые философы — к счастью, немногие — говорили, что война является естественным состоянием человека, что животная борьба за существование продолжается во взаимоотношениях рас, народов и отдельных личностей. Однако, с точки зрения большинства людей, такое положение дел является глубоко недолжным. В человеческой природе есть какая-то странность: люди понимают, что ведут себя неправильно, и при этом каким-то непреодолимым образом продолжают себя так вести. Люди мечтают о мире — и без конца воюют; жаждут любви — и ненавидят друг друга; возмущаются обманом — и без конца лгут.
Церковь объясняет этот разрыв между тем, что мы сами сознаем как должное, и тем, как мы поступаем, первородным грехом. Мы созданы для мира, но через грех впали в состояние постоянной войны. Мы стали врагами Богу, друг другу, мирозданию и самим себе.
Блаженный Августин говорит, обращаясь к Богу: «Ты создал нас для Себя, и мятется сердце наше, пока не успокоится в Тебе». Грех заявляет, что мы принадлежим кому-то другому. Иногда люди говорят, что принадлежат самим себе. «Это моя жизнь», — говорит мужчина перед тем, как бросить семью. «это мое тело», — говорит женщина перед тем, как умертвить своего ребенка. Иногда люди полагают, что принадлежат каким-то политическим лидерам, и готовы отдать жизнь за кого-то вроде Сталина или Гитлера; иногда — что их жизнь принадлежит какому-нибудь великому и справедливому делу: мировой революции, или национальному возрождению, или чему-то еще. Но мы не создали сами себя; мы также не являемся творениями политических вождей или великих идей. Мы созданы Богом, и только Он имеет на нас законное право.
Пока мы посвящаем свою жизнь кому-то или чему-то другому, будь то наши эгоистические желания или очередная борьба за счастье всего человечества, мы находимся в трагическом разладе с реальностью. Мы находимся в состоянии упорного мятежа, который оборачивается бесконечной войной всех со всеми.
В европейских языках слово «мир» означает «отсутствие войны»; но семитское слово «шолом», которое, очевидно, произнес Спаситель, значит больше — не столько отсутствие конфликтов и смуты, сколько присутствие Божьего благословения, полнота жизни, духовное благополучие. Спаситель говорит: не так, как мир дает — то духовное здоровье и целостность, которые дает он, не рухнут ни от экономического кризиса, ни даже от самой смерти. Но в русском переводе в этом стихе возникает малопонятная омонимия — «мир», который дает Спаситель, не таков, который дает «мир» сей. При старой орфографии недоразумений не возникало, потому что эти слова писались по-разному: мир сей назывался «мiр». Какой же мiр имеется в виду? В греческом тексте Евангелия стоит слово «космос», которое вошло в наш язык в значении «вселенная», но в тексте Нового Завета оно часто означает систему ценностей и отношений, построенных на игнорировании или отвержении Бога. Этот мир характеризуется, по словам святого апостола Иоанна, похотью плоти, похотью очей и гордостью житейской (1 Ин 2:16). Это мир, который руководствуется стремлением к удовольствиям («похотью плоти»), стремлением к обладанию вещами («похотью очей», как об этом говорят — «глаза завидущие») и стремлением к престижу («гордостью житейской»). Это мир отчаянной гонки за ненужным, мир, который истерзает вас и оставит ни с чем. «Мир сей» есть мир бесконечной войны, поскольку жажду удовольствий, вещей и престижа невозможно насытить, а пытаются насытить ее всегда за счет кого-то проигравшего.

Как говорит апостол Иаков, не знаете ли, что дружба с миром есть вражда против Бога? Итак, кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Богу (Иак 4:4). В свете этого и становятся понятны слова Спасителя о мече. Господь говорит здесь на языке Священного Писания, на языке, хорошо знакомом Его слушателям, где меч выступает как символ разделения, резкой, острой грани, по отношению к которой можно быть либо по эту, либо по ту сторону. Пока мы живем «по стихиям мира», мы неизбежно оказываемся враждебны нашему Создателю; мы так же неизбежно оказываемся враждебны друг другу и самим себе. Невозможно следовать «похоти плоти, похоти очей и гордости житейской», не нарушая заповедей Божиих и не притесняя своих ближних. Поэтому мы призваны отказаться от ценностей и устремлений «суетного света» и приобрести нечто бесконечно более ценное — мир (греч. «ирини») с Богом, мир, который дает нам Христос.
Нигде разорванность падшего человека не проявляется так остро, как в отношениях с нашим Создателем. С одной стороны, люди хотят верить и надеяться на Бога; с другой — относятся к Богу со страхом и ненавистью. Этот страх особенно остро проявляется у воинствующих атеистов; когда они говорят, что Бог Библии не более реален, чем боги, скажем, скандинавской мифологии, они явно лукавят. Острое желание уверить себя и других, что Бога христианской веры не существует, не идет ни в какое сравнение с тем спокойным безразличием, с которым относятся к языческим мифам. Среди атеистических лекторов советских времен ходила характерная шутка: «Если Бога нет — то слава Богу, если Он есть — то не дай Бог!». Однако страх по отношению к Богу, стремление держаться от Него подальше присущи не только воинствующим богоборцам. Этот страх имеет основания: мы грешники и у нас есть причины страшиться суда Божия. Чем больше совесть тревожит человека, тем яростнее он противится Богу, не ожидая от Него ничего, кроме осуждения. Но на Тайной Вечери Спаситель произносит слова, которые с тех пор повторяются на каждой Литургии — сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов (Мф 26:28). Наши грехи искуплены; как только мы исповедуем их перед Богом, мы обретем полное прощение. Нет ничего глупее, чем упираться в нераскаянии — как говорит тот же святой, «ну что за труд сказать тебе “я согрешил”?». Евангелие свидетельствует о Боге, который стал человеком — одним из нас, во всем подобным нам, кроме греха. Господь Иисус, в отличие от нас, чужд мятежа; Он пребывает в совершенном послушании Отцу — послушании до смерти, и смерти крестной. Там, где мы яростно настаиваем на своем, Он отказывается от Своего; там, где мы ищем утвердить себя, Он уничижает Себя до смерти; там, где мы заявляем «да будет наша воля», Он смиренно говорит Отцу, восходя на Крест — «не как Я хочу, но как Ты». В глухой стене человеческого мятежа Он отворяет дверь к Отцу — Он сам и становится этой Дверью.