Душа ищет Бога — так уж она устроена. Этот голод по живому, ощутимому присутствию Бога в своей жизни не утолить ни беседами о Нём, ни попытками заслужить Его одобрение добрыми делами, ни чтением душеспасительной литературы. И лишь только войдя в храм, где прикосновение Божественной благодати к нашей душе рождает радость, удивление, благоговение, мы окажемся у цели своих поисков.


В детстве я демонстрировала все задатки язычницы. То есть, я не поклонялась природным силам, а, скорее, одушевляла их в своём воображении. Я совершенно искренне верила, что могу разговаривать с ветром, лесом, морем, рекой. Я придумала условный код и ветру, и морю, и они отвечали мне на вопросы. Я никогда не была на улице в одиночестве — даже самый слабый ветерок мог составить мне компанию. А с лесом однажды было вот что: мы пошли за грибами, и только я одна ничего не нашла. Мне страстно хотелось отыскать гриб! И вот я закрыла глаза и попросила лес подарить мне грибочек; я сказала, что пройду с закрытыми глазами тридцать шагов вперёд. Открыв глаза, прямо перед собой я обнаружила крохотный, как с картинки, польский, и, поблагодарив лес от всей души, помчалась к своим хвастаться находкой.

Я чувствовала, что всё вокруг — живое, знает и любит меня. Так, ещё не сознавая вполне присутствия Бога в мире, не молясь Ему, я ощущала гармонию сотворённой природы и всем сердцем принимала её.

Религиозного воспитания в полном смысле слова я не получила. Вероятно, моё религиозное чувство нашло своё выражение в единении с природой и на время тем и удовлетворилось.

Православие же казалось мне непонятным, неприветливым, недружелюбным, в чём то даже неискренним. В юности я считала (и не стеснялась заявлять об этом во всеуслышание), что вера в Бога и вера в Церковь — вещи совершенно разные, и совсем не обязательно их совмещать. Ведь Церковь составляют люди, а людям свойственно ошибаться. Так что — иди по зову сердца, а не выполняй бездумно непонятные ритуалы!

Книга Лобсанга Рампы «Третий глаз» произвела переворот в моём сознании. Я поняла, что всё это время заблуждалась насчёт своей религиозной принадлежности. На самом деле я — ламаистка! Мой путь — медитации и йога, познание себя, открытие третьего глаза и... там посмотрим. Третьим глазом.

Странно, как завораживающе подействовало на меня тогда это словосочетание — «третий глаз». Предложи мне кто-нибудь второй нос, я бы с криком убежала!

К третьей книге господин Рампа превысил предельно допустимый объём бреда, и читать это я уже не смогла. Но ещё некоторое время мысль о буддизме как о единственно разумной, логичной и справедливой религии бродила в моём сознании. Сейчас, честно говоря, мне, скорее, хочется снисходительности, а не справедливости, в применении к себе. А то ведь и вправду — «будешь баобабом тыщу лет»...

Ричард Бах вернул меня к действительности. Религия — вот что на самом деле уводит человека от истины! Каждый — сам себе мессия, и если ты поймёшь суть вещей, то — ходи сквозь стены и миры, притягивай нужные события и людей, прозревай будущее. Всё — иллюзия! А ты — сам режиссёр своего кино. Дерзай! И не ограничивай себя рамками заплесневевших догм.

На самом пике моего свободомыслия я совершенно некстати влюбилась. Да ещё так неудачно — в американца. Я их на дух не переносила — они же книжек не читают! Поговорить совершенно не о чем! И самым удивительным было то, что его притягательность, всё, что меня в нём пленило — цельность, непосредственность, искренность, уверенное понимание добра и зла, — коренилось в его вере во Христа, которой он не скрывал. Ах, как мне хотелось обрести такую уверенность! Мне очень не хватало твёрдой почвы под ногами, чётких ориентиров — я плыла, как корабль без компаса. И, посопротивлявшись поначалу (что-де миссионеры из столь, так сказать, юной страны могут добавить к нашей тысячелетней истории Православия!), я всё-таки потянулась за ним в протестантскую церковь...

И была приятно удивлена! Я бы охарактеризовала её одним словом: «интеллигентная». Это была именно интеллигентная церковь: и прихожане, и гимны, и музыка — всё было в рамках допустимого, ничто не резало мой слух. Никто не бросился на меня с криками радости, не потребовал представить справку о доходах, не попросил немедленно признать Христа моим личным Спасителем или прилюдно покаяться в грехах в микрофон. На богослужении исполнялись православные молитвы: «Отче наш» на старославянском и Символ веры, правда, по-русски. И я осталась. Мне было всё интересно, всё в новинку — и размышления о Библии, и воскресный обед в доме пастора, и пение в хоре. Какое это, оказывается, наслаждение — вплетать свой голос в общий хор, слыша, как рождается сложная музыка! С хором мне впоследствии было расстаться труднее всего.

Будни приобрели новое содержание после проведённого так воскресного дня.

Правда, однажды я решила сходить на православную службу. Почему? Наверное, хотелось сравнить, проверить свои ощущения. Я уже точно понимала, что жить без Бога нельзя. Вот только не была уверена, где Его искать. На стороне Православия были семейные традиции, тёплые детские воспоминания, наконец, крещение в Православной Церкви. Я приткнулась у входа в храм, неумело крестилась, оглядываясь на окружающих, и не понимала смысла происходящего. Мне было стыдно, что здесь, в моём родном храме — всё-таки я душой чувствовала, что только этот храм родной, — я гостья, почти чужая.

После этого я надолго осела в протестантской церкви. Здесь всё было просто и ясно: вот служба, ни одного непонятного слова; вот тексты гимнов, вот доступная проповедь. Велась обширная социальная деятельность: церковь взяла на себя заботу о пожилых людях, детях из детского дома. Хочешь — принимай посильное участие, делай добрые дела! Некоторые из миссионеров говорили: что же это ваши церкви стоят с позолоченными куполами, облачения такие дорогие, иконостасы такие богатые, а посмотрите, сколько кругом нищих, не лучше ли было бы эти деньги истратить на помощь несчастным? И я начинала с подозрением поглядывать на великолепие наших храмов, которым раньше так гордилась. Поистине, наше сознание — узкий тоннель, сотканный из наших собственных представлений. Тогда, стиснутый невежественной критикой чужестранцев, он не вместил бесчисленных актов милосердия и помощи православных приходов многим и многим людям.

Я признательна протестантской церкви — она стала для меня ступенькой на пути домой. Мне пришлось много думать и читать, переводить книги и проповеди; благодаря этому я прочла Евангелие и стала ориентироваться в библейских текстах.

Но в какой-то момент я осознала, что для меня молитвенные собрания — больше встреча с друзьями, чем с Богом. Без совершения Таинств Церковь теряет смысл, пустеет. И простота, которая привлекла меня вначале, стала уже тяготить — мне хотелось глубины, красоты и сложности.

Потихоньку становилось ясно, что протестантская церковь уже дала мне всё, что могла дать, — дальше могли быть только количественные, но не качественные изменения. Я могла бы ещё больше прочитать, ещё больше обсудить, возможно, совершить больше хороших поступков. Но я сама не менялась. Я понимала, что грешу; что стараться не грешить можно, но не всегда успешно; что невозможное человеку возможно Богу, но только вот как призвать Его на помощь? И что делать с теми грехами, которые уже совершены? Размышляя об этом, я чувствовала стыд и раскаяние, но они не приносили облегчения — только усугубляли чувство вины, ощущение, что я недостойная христианка, а возможно, и вовсе лицемерка. Получался замкнутый круг — с одной стороны, нужно было улыбаться и подтверждать, что я верую, что уже спасена (никогда я, к слову сказать, не испытывала этой уверенности), а с другой — пытаться понять, что же нужно сделать для своего спасения? Я, конечно же, знала о людях, которые всю жизнь посвятили духовному возрастанию, причём свой труд они вершили в аскезе, в посте. Именно они становились провидцами, целителями, по их молитвам совершались чудеса — то есть через них благодать Божия становилась явной, материальной. Так неужели же они истязали себя напрасно? Неужели им достаточно было только признать факт своего спасения — и с ними произошли бы точно такие же перемены? В это невозможно было поверить; оставалось признать, что существует такой способ трудиться, который ведёт к духовному возрастанию, и учиться ему следует, изучая наследие святых — а я не знала других святых, кроме православных.

Кроме того, меня смущало исследование Библии силами самих прихожан. Я чувствовала — не сразу я смогла это сформулировать яснее — что Книгу, автором которой был Бог, мог истолковать только Бог. Устами тех людей, которым Он открыл смысл тех или иных текстов. Как люди, лишь поверхностно знакомые с историей, богословием, даже языком Библии, могли успешно её толковать? Как можно всерьёз воспринимать такие беседы? Да, каждый должен в меру сил читать и стараться понять, что сказано в Писании — но мне казалось, что если я в чём то сомневаюсь, то мне нужен ответ компетентного профессионала, а не философствующего дилетанта. Ведь книга, которую каждый может толковать, как ему вздумается, не может быть источником единой Истины. Или остаётся признать, что у каждого — своя истина, но зачем тогда нам Церковь?

В общем, мне не доставало руководства в духовной жизни.

Лучшая подруга пригласила меня стать крёстной своей дочурке. Я не видела никаких проблем в том, что посещаю протестантскую церковь — наоборот, я стала такой грамотной! И тем сильнее было моё удивление, когда, готовясь к исповеди, обнаружила, что посещение протестантских собраний — грех. Я была поражена: почему, ведь мы же все христиане, так или иначе? Батюшка запретил мне подходить к причастию у протестантов под угрозой отлучения от Причастия в Православной Церкви. Так я встала перед выбором: Православие или протестантизм. Впервые я поняла, что не могу быть православной протестанткой. И я выбрала Православие.

Я не могу этого объяснить, но мне было даже страшно представить, что Православная Церковь меня отвергнет; ничего подобного по отношению к протестантской церкви я не чувствовала. После Причастия я чувствовала себя так, будто вышла из заточения, и всё вокруг было таким чистым, будто весь мир омылся вместе со мной.

Только сейчас я начинаю понимать, что духовная жизнь, духовный рост — это понятия реальные, просто у меня ещё не развито чувство, которым я могла бы их осязать. И от меня требуется работа, тяжёлая, болезненная работа — но именно её и жаждала моя душа. Возможно, так происходит не у всех, но мне, боюсь, протестантская вера давала повод к самодовольству. Теперь же, готовясь к исповеди, я не вижу поводов гордиться собой и радуюсь этому!

В Православии — мои корни, а как жить без корней? Здесь ещё столько нужно понять и узнать, здесь столько радости и печали — хватит на всю жизнь! Это — вера моих предков, и я всем сердцем люблю её красоту, хочу её постичь, приблизиться к её идеалам. Здесь я встречаюсь с такими людьми, — лично и в книгах, — пример которых наполняет моё сердце радостью и желанием жить.

К слову, тот молодой человек, который привёл меня в протестантскую церковь, крестился в Православие несколько лет назад. И слава Богу!

Юлия Салан