Вопрос «верить или не верить» для меня вообще никогда не стоял. Лет в четырнадцать, послушав «Аквариум» и Шевчука, я поняла, что уже ни за что не выберу «Пепси»… В существовании Бога сомневаться мне вообще не приходило в голову; к мысли о необходимости Пути я подошла рано, видимо, благодаря высоким нравственным идеалам и духовным поискам родителей. Однако представления о Боге у меня были весьма своеобразные…

Смеха ради, расскажу, как одинокий плот моей религиозной философии легкомысленно плавал по огромному океану Нью Эйджа, меланхолично дрейфуя у островков Кастанеды, Харе Кришны, теософов и пр. Все эти новые учения наряду с традиционными религиями я воспринимала как полноправные грани некой целостной «Истины», отдельные аспекты которой освещает каждая из религий. Типичное для Нью Эйджа заблуждение: не видеть разницы между древней традицией общемирового значения и очередной концепцией миропонимания, давеча возникшей в голове рок-звезды, начитавшейся умных книг…

При этом, однако, особо трепетным и несколько забавным было мое отношение к Православию. Изучая его только с подачи синкретичных неорелигий, я пришла к следующему выводу: Православию известно всё, чему учат меня «просветлённые гуру» — начиная с методик регулярного посещения нирваны и заканчивая рецептами любви к ближнему. Только почему-то оно все эти рецепты тщательно скрывает, маскирует за ширмой обрядности, прячет, так сказать, от мировой общественности. «А шо ж за духовная жизнь без выхода в астрал?!» Нет, нас не проведёшь: любому приличному буддисту известно, что православная йога — как там её, исихазм, во! — будет покруче всякой медитации…

Вот только почему-то ни в одной православной церкви не висят объявления о курсах этого исихазма… Честно, всё в Киеве обошла — ни в одной не висят! Зато висят другие: оккультистов и экстрасенсов, мол, не отпеваем, не венчаем, не причащаем. С чего бы это?.. А единственный православный человек, который утруждает себя какими-либо публичными выступлениями и разъяснениями, богослов отец Андрей Кураев, всё как-то пытается убедить всех, что нирвана — вовсе не так здорово. Что узнавать о Православии от Блаватской и Рерихов — не самый мудрый способ Богопознания… Что-то он путает! Конечно, он ведь не священник. Только священники знают все Тайны! Наверняка им в академиях всё это преподают, а потом при рукоположении у них открывается «третий глаз», которым они (все без исключения) прозревают духовный мир…

Поэтому подходить близко к священникам мне было как-то стрёмно (ага, а вдруг узнает, что я думаю?). Тем не менее, я всё больше утверждалась в мысли, что я — православная. Конечно, ни о каких богослужениях тогда и речи не было — я очень завидовала людям, часами стоящим в церкви, и откровенно не понимала, что они там делают! Подумать, сосредоточиться — просто невозможно: песнопения сбивают с мысли, да и надо зачем-то постоянно креститься и кланяться… Мои попытки выстоять на службе оканчивались обмороками; верующие шокировали меня внезапными коллективными коленопреклонениями…

Поговорить в церкви было не с кем. Подойти к священнику со словами: «Расскажите мне, пожалуйста, всё», — я не решалась, а о «приветливости» бабушек в церковных лавках известно всем. Несколько лет топталась я вокруг церкви, почитывая, как прежде, самую разнородную духовную литературу… Пока случай не привел меня на занятия православной молодёжной школы.

Дело было в мужском монастыре. Всю дорогу я в страхе думала, что на таких занятиях даже дышать нельзя, что разговаривать с монахами — вообще смертный грех, и что это, по-видимому, и есть курсы «для избранных». Каков же был мой шок, когда я увидела на занятии каких-то хихикающих девчонок, абсолютно неформальную атмосферу, непринужденную манеру обсуждения Самого Главного… Более того, я обнаружила, что монахи… едят конфеты (!), улыбаются (!!), что-то кому-то объясняют и вовсе не умеют читать мысли (ну, разве что иногда…). Их можно спрашивать о чём угодно — они почти всё знают, они готовы отвечать, и им не лень это делать… Всё это нужно было пережить. Потребовалось немало мужества, чтобы смириться с некоторыми из их ответов. Оказалось, что в духовной академии их вовсе не учат медитации, что они не верят в реинкарнацию, что на службах, оказывается, надо молиться (а шо это?) и т.д. Многое отпугивало, удивляло. После канона Андрея Критского я не появлялась в храме до Великой Субботы.

…А появились мы вместе с другом, чтобы помочь молодому послушнику убрать храм к Пасхе. Заканчивалась утренняя служба. Сотни людей расходились после причастия… Всю Страстную седмицу я, «постясь», провела в путешествиях и развлечениях; на душе было беспредельно скверно. Чувство тёмной, необъяснимой безысходности с тяжестью легло на плечи. Было явственное ощущение, что наступает конец, что я прилипаю к стене и не смогу уже ступить ни шагу, что если небо не разверзнется и не сверкнёт молния, я просто сойду с ума. Раньше со мной никогда такого не случалось…

«Господи, сделай что-нибудь!..» И Господь сделал. Мимо нас шёл почти незнакомый батюшка, который вдруг остановился, улыбнулся, протянул нам большую служебную просфору и спросил, когда мы думаем причащаться. На наше невнятное бормотание он сообщил, что на подготовку к исповеди у нас есть 15 минут, а причащаться мы будем на ночной службе… Писать дальше не стану, единственное, что хочется добавить: за следующие 15 минут Господь сподобил меня понять, почему люди падают на колени…

И еще я точно знаю ответ на смешно сформулированный вопрос навязчивого негритянского пастора «Есть ли у Бога план для тебя?» Есть! И, слава Богу, ни этот пастор, ни Нью Эйдж, и никакая другая религия, какой бы разумной и милой она ни казалась, до Христа, в этот план не вписались…

Маша Белецкая