Иногда задавать вопросы «звезде» — это совершенно лишнее. Сиди и слушай. А в случае с Петром Мамоновым — еще и смотри. Мамонов искренне говорит о том, во что верит. И о том, что знает. В меру сил и опыта он проповедует своего Христа. За каждым словом чувствуется жизнь души: страдание, радость, поиск. Не поверить сложно. Беседовать с Петром Николаевичем нам довелось сразу после киевской премьеры «Острова». Фильм впечатлил, но разговор впечатлил не меньше. Не потому, что «звезды» особенные. Просто мы не так часто искренне говорим о том, во что верим — и о том, что знаем. А может, просто друг друга не слышим?..

Разделение на «православие» и «все остальное» — это все от врага, одно из имен его — разделяющий. Как бы нам так сделать, чтобы православие было общим?

Не надо обязательно тянуть людей в храм, чтобы креститься. Ну окрестился. Так и Ленин был крещен, и Гитлер, ну и что толку-то? Это же не магия, это помощь нам, костыли. Это надо четко понять всем нам, и не тянуть никого никуда: иди за мной в Православие... Надо явить пример — собой. Помните, про апостолов как говорили: посмотрите, как они любят друг друга! Народ удивлялся: почему? Потому, что они веруют в единого Бога! И я так хочу! А то у меня одна злость в сердце, одна раздражительность, одно любоначалие: я хочу, чтобы все, как я. А чтоб полюбить, надо человека принять таким, какой он есть, никуда его не тащить, а принять его таким, какой он есть. Для этого в себе надо очень много перекопать, перелопатить. В себе, а не в нем! Все написано: Вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь - не вынешь, а увидишь — как вынуть сучок из глаза брата твоего (Мф. 7, 5).

Это же не пустые слова, это же правда. Почему я так раздражаюсь, так злюсь, осуждаю?.. Да потому что во мне это есть, и я вижу это в другом. Если бы во мне этого не было, я бы не видел этого в другом. Когда мне хорошо, мне все милы. Когда мне плохо, мне все не то.

Как-то об этом бы поговорить друг с другом. А не с высоты какого-то там православия что-то там вниз вещать. Иди в детский дом и сиди у постели инвалида-ребенка, организуй дежурство в хосписе. Люди увидят: вот христиане какие. Они свою жизнь отдают, смотри они какие. Сутки просиди-ка у постели умирающего — очень трудно.

Душа не заполнится ничем — ни любимой работой, ни детьми, ни любимой женщиной, ничем — кроме Того, Кто ее создал, кроме Господа Бога.

Конечно, каждому в меру сил, необязательно всем идти в хоспис... Подними пачку сигарет на улице и брось в урну. Христианский поступок? Христианский, если ради Бога делаешь. Если помнишь о том, что Богу угодно, чтобы был порядок, а не хаос, чтобы было чисто, а не грязно. Совесть надо хранить по отношению к Богу, к людям и к вещам. И если ты человек богатый, ничего в этом зазорного нет, только делись. Свое богатство, которое ты честным трудом заработал, отдай — и увидишь, как тебе будет хорошо на душе. И потом, Господь дает больше в сто раз, а не «дашь — на дашь».

Вот если бы мы это как-то объясняли людям... Ребята, мы сами слабые и немощные, но мы просто нашли! Это как разговор двух пьяниц. Один говорит: «Я нашел такую пивную, там такое пиво наливают! Там чистенько, хорошо, креветки вкусные...» Другой говорит: «Так чего мы здесь эту дрянь пьем — тут же разбавляют. Конечно, идем туда!» Вот так и надо людям объяснять, что я вот туда!» Вот так и надо людям объяснять, что я вот рыпался-рыпался, пил, туда-сюда... Но ты знаешь, что я нашел? Ты знаешь, что я нашел? Вот у меня все изменилось!..

Если мы будет говорить так, а не «с высоты» — люди поймут. Люди поймут! Потому что у человека есть шестое чувство — религиозное. Думает он об этом или не думает, но у него такой же, простите, как орган деторождения, есть орган, который Бога хочет. И если это не удовлетворено, он ничем не насытится. Душа не заполнится ничем - ни любимой работой, ни детьми, ни любимой женщиной, ничем — кроме Того, Кто ее создал, кроме Господа Бога. Раз ты хочешь счастья, человек, то иди к Тому, кто тебя создал.

Не веришь, что тебя Бог создал? Почитай ученых серьезных, которые писали о Туринской Плащанице, и прочее. Если тебе факты нужны — их полно. Покопайся в своем сердце, неужели ты думаешь, что от обезьяны произошел? Это уже какое-то пещерное мышление. Мы же умные люди все, развитые...

Митрополит Антоний всю жизнь положил, чтобы человеку объяснить, что он человек, что это высокое очень звание. Он пишет, что мы измельчали до звания рабов, а из Бога сделали идола. Как же мы тогда можем быть соработниками Бога, если мы муравьи поганые? Смирение не в том состоит, чтобы себя втоптать в грязь. Как сказано, что Бог силу Свою за немощью являет - не за той немощью, когда ты лежишь, сам себя втоптав в грязь, и думаешь, что смирился, а в той немощи, когда ты — как повисший парус, весь открылся Богу, ждешь ветра и говоришь: Господи, приди ко мне!

Вот что такое немощь — это ожидание Божества. Это алчба. Это — не пил семь дней воды, вот так хочется пить. Вот так невозможно жить дальше без Него. И что будет - внучок там поправится или еще что — это все чепуха: мне надо лично, я задыхаюсь без любви! Человек не может жить без любви, он задыхается. От этого происходит все остальное: наркотики, водка, прочее, прочее. Я это знаю по себе. Без любви человек умирает заживо - живой труп. Ходит, делает свои дела, исполняет свой долг, но задыхается.

Поэтому давайте помнить, ребята, всегда, что Иго Мое благо и заповеди Мои легки, что никакого дядьки с палкой и с бородой нету, что есть любящий Сущий, Который всех нас примет в любой день и час, как- разбойника принял, и блудницу, и мытаря. Ну почему в раскрытые объятия мы не идем, почему все мы хромые, слепые, прокаженные, несчастные, запутавшиеся? Я о себе в первую очередь...

Посмотрите, что такое Крест — это объятия, это раскрытые объятия. Вот я все понимаю, но выходит по апостолу Павлу: что хочу, то не делаю, что не хочу, то делаю (Рим. 7, 15). Потому что - битва, потому что обманщик все время шепчет: выпей, будет хорошо. — Не будет хорошо! — Курни, будет хорошо. — Не будет хорошо! Пробовал все до самого дна. Нету там ничего... пустота!

Почему мы унываем, печалимся? Мы не задуманы унывающими, это не наше чувство. Уныние - это что такое? Результат греха. Грех — это поле смерти. Зачем мы туда идем, на поля смерти? Чего мы ждем оттуда? Там смерть, там уныние, там пустота, там ничего нет.

Дорога спасения — трудная и длинная, потому что, как пишет Исаак Сирин, если бы каждый ныряльщик за жемчугом в каждый свой нырок доставал жемчужину, жемчуг бы обесценился. Поэтому того, что с трудом дается, — уже не отдашь.

Не бывает ведь шесть правд. Правда одна. Попробуй, человек, попробуй. — Невкусно, я не буду. — Да ты попробуй сначала, а потом говори, вкусно или нет, — Выглядит отвратительно как-то, не буду. — Попробуй! Попроси у Бога. Не удачи, не здоровья. А попроси у него, чтобы дальше жить твоей душе: помоги, Господи, не знаю, как жить, не знаю, зачем я живу. Помоги, умоляю! — Только от всего сердца, и сразу увидишь, что будет. Отец выбежал навстречу сыну, расточившего все имение, и не для хорошего устроил пир, а для такого вот, как я, который замучился, который не может больше так жить. Он не дает сыну договорить, что, мол, отец я у тебя наемником буду — он даже не дал ему возможности сказать эту фразу, он хочет, чтоб сын был сыном, а не рабом. А раб Божий — это не раб Божий, это работник Богу. Это просто старое такое слово славянское, которое означает работник, который добровольно работает. Вот в чем дело-то.

Рутина вот эта, постоянная суета, постоянное «надо», постоянно «к восьми утра». Вот у меня товарищ не пил, не курил, сидел в кресле на даче... 50 лет — хлоп, и умер. Вот она, смерть, она завтра. А может, и через час. И чего мы успели?

Почему Господь сказал: Я меч принес на землю, о не мир (Мф. 10, 34)? Да потому, что Бог должен быть на первом месте в сердце. Не должен быть, а так получается, что Он самый-самый. Тогда все и кругом получится...

Ну а эти все пути к Богу и прочее — это должен быть личный опыт, никому ничего не объяснишь, никого ни в чем не убедишь, это сто процентов. Воспитание все идет до четырехлетнего возраста, потом можно только что-то подправить; это факт, установленный учеными. Человек должен тебе позавидовать: смотри, ничего у него нет, а он все улыбается, все ему хорошо, всем он доволен. Вера — это радость, это всем быть довольным. И смирение — это быть всем довольным. Не подклоняться под любую палку, а всем быть довольным. И воевать надо, и защищать слабых, и убивать надо врага, когда он напал на родину твою. Священник шел впереди войска, с крестом, безоружный — с нами Бог! — и вел войска. Ложь, что люди кричали «за родину, за Сталина!» Все были люди крещеные, православные, верующие. У кого образок, у кого крест. Все с Богом шли в бой, а не за советскую власть. Почему? Потому что воевали тридцатилетние мужики, которые родились еще до этой ленинско-сталинской банды. Вот кто выиграй войну.

Когда мы работали там, в этом кино, на Соловках, бывало всякое: падаешь с ног, нет сип. Хочется и выпить, и курнуть, и то, и се. Там с нами был отец Симеон, москвич... Я говорю: «Отец Симеон, ну что ж так долбит?» А он мне: «Петр, молитесь, молитесь, не можете — ну хоть «Господи, помилуй»». Я говорю: «сто процентов поможет?» Он: «сто процентов!»

Вот и надо вдолбить себе одно — что Бог сто процентов поможет. Он не предаст, не изменит, Он всегда Тот же, Который был две тысячи лет назад и есть сейчас, это Тот же Христос, это все то же самое, все без изменений, и сто процентов будет помощь. Кажется, невозможно терпеть, все. Но потерпи еще десять минут — увидишь! Все нам всегда по силам дается. Бывает, проваливаешься, думаешь: «Господи, прости» — наливаешь, пьешь. Думаешь: ну, дурак! Но стоит пятнадцать минут переждать вот это самое страшное — смотришь: попустило. Потому что раз болезнь долгая, трудная, и лекарства горькие. Аппендицит резать надо, манипуляциями какими-то не вылечишь. Надо разрезать брюхо и отрезать кишку. Так и тут. Бывает больно очень, но что сделать.

Тяжело, тяжело... Жизнь вообще не курорт. У меня есть один знакомый диакон. Я у него спрашивал: а вот тебе не хочется там... выпить, с девушкой... то-се.... А он говорит: «Я с десяти лет в Бога впился, как клещ, мне ничего, — говорит, — не страшно».

Хорошо он сказал: впился, как клещ, в Бога. Вот как надо!

Мы не можем даже представить себе, что такое Вечность, неизъяснимое блаженство. Раз уж ты жадный такой, давай, вот этого добейся! Даже если есть один шанс из ста. Люди-то оставили свидетельства. Миллионы людей этим путем прошли. Кто такие святые? Это обычные люди, такие же, как мы, которые решили: я хочу туда. Очень хочу, очень сильно. Все остальное мне неважно. Вот это жадность, настоящая алчба!

Почему человек может оставить помышление о мире? Потому что он весь устремлен в вечность. Если просто ему в этой вере тихо, спокойно, хорошо — это не то. Исаак Сирин пишет: настоящая молитва, с которой приходит безмолвие чувств,— это когда человек просто стоит пред Богом в изумлении и ничего не просит. В изумлении пребывает перед Богом. И говорит только одно: Господи, твори со мной волю Твою.

У каждого свой путь. У всех людей разная потребность в Боге. Спящего не буди, а проснувшегося накорми. Кто спит, кто проснулся — кто как! Каждый по-своему, всем не объяснишь. Бог каждому хочет спастись и в разум истины прийти, просто у каждого свой путь.

У меня вот в сорок пять лет ухнуло. До этого я бегал, водку пил. И то вот, как ухнуло — а я продолжал все свои грехи творить. И до сих пор бывает всякое. Но я твердо знаю, что я не прав, что это просто «старый и лукавый мой обычай препятствием бывает». Очень глубоко это все сидит. А вырывать надо с корнем, потому что если будешь веточки обрезать, то корень рано или поздно все равно прорастет...

Ну, могу поделиться: как быть, когда налетает очень сильно какое-нибудь «хочу» скверное, от которого точно знаешь, что потом будет очень плохо. А ведь бывает так, что просто невозможно, ну так хочется выпить... «Уклонись от зла» — этого мало. «И сотвори благо». Хватайся что-нибудь делать хорошее. Землю копать, посуду мыть, в доме убирать — что угодно. Пройдет. Если будешь просто лежать и терпеть — рано или поздно треснешь. День протерпишь, два, на третий — ах, надоело! Надо обязательно в какое-нибудь другое дело уйти. Через силу начинаешь в комнате подметать...

Мне легче: я в деревне, там или дрова рубить, или пилить что-нибудь, чтобы устать, устать, устать! К этому себя понудить достаточно легко. Проходит. Не сразу, но проходит.

Потом, не надо брезговать медициной. Уныние, депрессия — это, может быть, никакие не искушения, а просто болезнь. Врачи — от Бога, лекарства — от Бога, поэтому надо идти к врачу, к психиатру, он выпишет какие-то антидепрессанты, успокоительные. Потому что если ты болен и просто терпишь,— это глупо. Болезнь души — да, надо прибегать к Богу. А может, у тебя центральная нервная система нарушена. Мы не святые люди, чтобы уповать на Бога полностью. У нас таких сил пока нет. Поэтому надо и к докторам ходить, а то мы с любой мелочью — к батюшке. — Батюшка, у меня нарыв на пальце, что делать, какую молитву читать? — Что делать? К врачу иди! — Бессонница у меня, батюшка, сколько акафистов читать? — Сто сорок пять! К врачу иди, пусть таблетки пропишет, будешь спать. Потихоньку снизит дозу, все пройдет. Устал, трясешься ведь, изнервничался — прими успокоительную таблетку, которую тебе врач порекомендовал. Не бойся ты. Не думай, что ты на Бога не надеешься, пьешь таблетки... Но и увлекаться тоже не стоит. Потому что тогда закалки не будет. Закаляться надо — потерпел часик-второй, но если до трех не спишь, ну уж тогда принимай. Потерпи, но в меру сил — не надо подвигов сверх меры. Треснешь. Скатишься в еще худшее. Лучше таблеточку прими, раз уж так.

Хочется. Хочется часто. Концертик отыграл, хочется награды — ложной. Вот он тебе начинает нашептывать: «Ну ты же поработал, людям отдал... ничего, один косячок травки не страшно, во всем мире курят, расслабься». Десять раз отобьешь, а один раз и свалишься. Потом опять идешь: «Батюшка, я вот опять».— «Петя, ну что мне вам сказать, вы же все сами знаете». Господи, помилуй. И все заново приходится — все так называемые достижения.

Единственное что — накапливается опыт. Если борешься своими слабыми силами хоть чуть-чуть, то накапливается опыт. Из десяти поражений одна все-таки бывает победа. Вот вспоминая опыт этой победы, можно дальше карабкаться. То есть все время надо думать, что с тобой происходит, что и как ты делаешь. Ну вот ты курнул. Ну вот ты опять лежишь на диване, слушаешь эту музыку бесконечную, уже скучно, ничего нового не будет. А у Бога все новое: новое стихотворение, новое ощущение, новые люди, новые встречи. Сразу Он окружает, помогает сразу, сразу! И думаешь: ну что, опять туда? Можно таблетками обожраться успокоительными, ну и будешь в коме такой пребывать. Это не то, когда первый раз курнул — взлетел... в двадцать лет. Думаешь: «О! какие ощущения!» Сейчас уже нету такого, только дурь. А алкоголь — вообще смерть. Сразу безумие, агрессия, сразу куда-то бежать... Пятьдесят пять лет, а ты бежишь куда-то... Чума!

Силен враг. Шесть тысяч лет воюет. Поэтому падай, проси: Господи, помоги, помоги, Боже, пропадаю! Знаете, как древние христиане псалмы орали в небо: «Блажен муж...» — орали! «Господи, помилуй!» орать надо Богу. Кричать изо всех сил. Когда нельзя больше — вот она, смерть души твоей, вот она, наяву, помираешь! Тогда даст. Поэтому Бог и попускает такие страшные искушения, чтоб до дна, чтобы щенячьим носом... но каждому в свою меру, по силам. Потому что, как сказал уж не помню кто, если ты на самом дне, то у тебя на самом деле хорошее положение: тебе дальше некуда, кроме как вверх. Это не означает, что давайте сейчас все на самое дно. Там очень страшно. Лучше до этого не доходить. Речь о том, что и со дна ада восставали и становились святыми. Мария Египетская тому пример. Женщина, которая блудила не из-за денег, а из-за любви к этому делу. Любила блудить, любила быть проституткой. Страшно ей это нравилось. И в один прекрасный день решила: все, никогда больше, ни разу, хоть подохну! И по водам стала ходить. Очень немногие святые удостаивались... Андрей Юродивый, она, еще кто-то — и все. Поэтому очень глупо считать, что это все сказки.

Старец Паисий пишет: на сберкнижку давайте откладывать, а не тратить. На будущее. Грешник, который делает доброе что-нибудь,— он долги отдает. А человек, который живет относительно чистой жизнью,— он в банк откладывает, да не в сбербанки, которые завтра все лопнут, и все окажемся у разбитого корыта. Там твердо, сто процентов.

Почему подвижники не ели по четыре дня? Да чтоб убить это, чтобы не думать об этом, чтобы наконец-то освободиться от этих цепей. Хочу помягче, хочу послаще, да леденец еще, да подоткни: дует... Вот это все цепи. А если холодно, если в лесу, один, вот топор у тебя, спички, соль, двадцать градусов мороза и лес. Где там «подоткни»? А ты всю жизнь «помягче». Пропадешь. А если одиннадцатилетним ходил ты в школу три километра через лес по морозу — мужик! В шестнадцать лет ты уже не только веселиться можешь, но уже и что-то сделать. Потом ведь преодолевать трудности — это самое интересное, потом себя чувствуешь человеком. Думаешь: ух, победили! Надо твердо помнить: не ты, а с Богом только. Мужчинам знакомо это чувство: тяжелая физическая работа... Я грузчиком работал. Конец дня уже, полчаса осталось до конца, и вдруг машина приходит с мясом, надо разгружать. И вот корячимся до одиннадцати вечера. Но зато потом разгрузили, сели, стаканы налили — другое дело. Чувствуешь, что ты поработал.

Конечно, много в этом ложного, но трудности — хорошее дело. Когда все удобно, легко — ну скучно, потому что хочется еще помягче, и чувствуешь, что совсем тебя прямо не тронь, ты ничего уже не можешь вообще. Потому надо воспринимать трудности как лекарство, как спасительное дело, как благо. «Почему на меня все сыпется? Вроде как все живу…» — да хорошо, значит, тебя Бог любит, значит, тебя Бог закаляет, готовит к чему-то лучшему, тренирует. Как в спорте: чтобы двести килограммов штангу поднять, надо два года гантелями потихоньку набавлять... Зато какая радость потом — двести — ба! Весь стадион встал. Так же и тут: сделал что-то — у Ангелов на небесах радость какая... Вот грешил, грешил человек — и встал! На небесах радость, праздник.

Только надо не бродить умом, а просто верить, что это так. Ну а как еще иначе? Старец Паисий пишет, что, еще будучи мальчиком, он любил молиться, уходить в лес. Ему один старший товарищ по школе сказал: «Что ты молишься, ты от обезьяны произошел»,— и рассказал всю эту теорию Дарвина. И у Паисия такой облом наступил, что он в лес пошел и целый день у Бога просил: «Господи, если Ты есть, то появись, пожалуйста». И Господь ему явился. Мальчишке маленькому — Бог!.. Только он просил до его смерти никому об этом не рассказывать, и мы узнали об этом после его смерти. Вот как Бог любит. Что, Паисий врет? Человек, который стольким людям помог реально, у которого очередь стояла... Ну давайте будем думать, что Паисий врет, а Карл Маркс прав. Давайте дальше будем убивать детей своих. Как может быть счастлива мать-убийца, когда за убийство по канонам на двадцать лет от причастия отлучают? Сейчас мягче, потому что люди немощные. А почему? Потому что не объясняет никто. Чтo в три месяца он такой же живой, как в год. Двести ребятишек в Беслане убили — вся страна рыдала. А четыре миллиона в год — все спокойно ходят. Чего мы ждем, какого правового государства, если мы — страна убийц? Я в том числе. Но я не знал, что это так! Мне никто не объяснил, не рассказал. Что ты даешь добро, чтобы жена твоя убила живого. Нам заплели мозги, что это — как прививка от дифтерии. Вот и все.

Важно различать добро и зло. Да, Пушкин гений, но какая б мама хотела, чтоб ее ребенок прожил жизнь Пушкина? Подымите руку. Дуэли, пьянства, бабы сплошные. В тридцать семь лет помер из-за ерунды: кто-то там его обидел... Да прости ему, не обращай внимания. Не в этом честь. Честь в том, чтоб простить, чтоб стать выше зла. Митрополит Антоний отлично об этом писал, что зло прежде всего недостойно человека. Делать злые поступки, чувства злые питать — это нечеловеческое, это ниже нашего уровня. И вот мне это очень понятно. Когда я начинаю раздражаться, устал, злиться начинаю,— думаю: эй, ты же все-таки Мамонов Петр Николаевич. Тогда давай... Я не о славе говорю, это чепуха, а о личном достоинстве. И опять ты, Мамонов Петр Николаевич, лежишь в поле пьяный в доску, и друга своего обидел, нахамил, и думаешь: что ты, с ума сошел совсем?

Первое дело — прийти в себя. Вот я тридцать лет пил, пил, пил — пора прийти в себя. Это же не я все, когда я пьяный на диване лежу и на жену ору: то не так, это не так. Надо прийти в себя. Я — это тот, кто вставал утром четырехлетний, и солнышко, и ничего не надо, и бежал по травке босиком... Куда я это дел? Почему я каждое утро вставал и радовался дню? Просто, не почему.

Вспомни, человек, как ты был маленьким, Это было вчера. Как было все хорошо, все интересно, все радостно: «Ой, снег пошел! Ой, дождик!» Улыбнись себе. А потом о Боге поговорим. Вот так.

Татьянин день