Одна из глав книги обозревателя «Российской газеты» Марии Городовой «Ветер Нежность», в основу которой легла ее переписка с читателями. Другие главы можно прочесть здесь
***
«Здравствуйте, Мария! Та чудовищная ситуация, в которую я попала, так тревожит меня, что я просто не могла Вам не написать.
Почти три месяца назад у меня дома раздался звонок. Моя младшая коллега, с которой мы когда-то работали в Институте биоорганической химии, сообщила, что в фармацевтической компании, где она сейчас служит, освободилось место ведущего сотрудника. Наивная, я тогда очень обрадовалась: последние 15 лет кем я только не работала: и секретарем-референтом, и распространителем биодобавок, и даже аквариумным дизайнером… О возвращении в фармакологию уже и не мечтала. О компании я знала, что она включает в себя завод, научно-исследовательские лаборатории; ее владелец пару лет назад часто мелькал в телевизоре, а сейчас осел где-то в Англии. На следующий день я приехала в головной офис на собеседование – как сейчас говорят, “интервью”.
Меня сразу предупредили, что требования, предъявляемые к физическому и психическому здоровью сотрудников, очень серьезные, но что касается здоровья, все ограничилось обычной справкой о диспансеризации и моей распиской о том, что, если какие-то проблемы возникнут, претензий к компании я иметь не буду. Зато тестов было много. Такое ощущение, что отбирали не то в отряд космонавтов, не то в разведшколу. Помню, как меня позабавил настойчивый интерес к моим депрессиям, вопросы о родственниках-алкоголиках и семейной склонности к суицидам.
По-видимому, мой психологический портрет всех устроил, потому что на следующий день мне сообщили, что первичный отбор я прошла и допущена до собеседования с индивидуальным психологом. Бодяга с родственниками, суицидами, склонностями к депрессиям продолжилась, но теперь уже, так сказать, на художественном уровне. В силу природного оптимизма на всех картинках, которые подсовывала мне надменная и начисто лишенная чувства юмора дама-психолог, я пририсовывала улыбающееся солнышко, а фразу: “К вам в подъезде подошел мужчина, опишите, какой он…” – закончила словами: “Высокий, голубоглазый, с букетом алых роз и тортиком!” Мария, мне уже 52, и честно говоря, я очень хотела получить эту работу. Через три дня мне сообщили, что я ее получила; испытательный срок – три месяца.
Мария, у меня уже взрослые дети, и о том, что такое корпоративная этика и всякие там тимбилдинги и тренинги с новомодными методиками корпоративной промывки мозгов, я наслышана. Не пугали меня и магнитные карточки, учет приходов-уходов, страшилки про суммирование опозданий и систему штрафов. Я понимала, что ситуации, когда в рабочее время дамы примеряют нижнее белье, так блестяще показанные в фильме Эльдара Рязанова “Служебный роман”, остались в социалистическом прошлом. За обещанные деньги надо будет работать, и к этому я была готова. Но то, что ждало меня в офисе, выходило за всякие рамки.
Нет, гимнов, посвященных нашей компании, здесь не пели. Здесь вообще все было предельно серьезно. Комната, в которой мне теперь предстояло проводить время с 10 до 18, представляла собой огромный зал с рядами столов. Причем расположение столов было таким, что сидящий позади всех менеджер мог видеть, кто чем занимается и что у нас на мониторах. Такая рассадка, как выяснилось, называется “открыты сзади” и, по мнению руководства, должна способствовать эффективной работе.
В первый же день мне вручили циркуляр по этике поведения в “офисе без стен”. В нем говорилось про “личное пространство персонала, которое нельзя нарушать”, про то, что нужно представить, что каждый из сотрудников отделен от остальных “невидимыми дверьми”, и прежде, чем подойти к нему, надо предупредить коллегу о своем появлении “покашливанием или иным звуком, но ни в коем случае не касанием”. Дальше неведомый составитель учил, что нехорошо “подкрадываться к персоналу”, но при этом указывал, что ходить по офису надо плавно, не делая резких движений, чтобы не мешать работать. Нам рекомендовалось “не отвлекать персонал разговорами кроме тех, которые касаются непосредственно работы”, и объяснялось, как пить чай в специально отведенной чайной комнате (закутке, где можно бросить чайный пакетик в стакан кипятка и стоя это выпить). Всю первую неделю я цитировала эти перлы друзьям – на следующей мне было уже не до смеха.
Несмотря на весь этот идиотизм, я увлеченно погрузилась в работу, но скоро поняла, что мне нужна помощь моего предшественника. Когда я сказала об этом менеджеру отдела, та сурово ответила, что фирма надеялась, что моего профессионализма хватит, чтобы разобраться во всем самой. Знаете, в делах я в конце концов действительно разобралась – сама. А вот о том, что мой предшественник недоступен по причине того, что проходит курс лечения после неудавшейся попытки самоубийства, мне сказала уборщица. На нее, по-видимому, правила корпоративной этики не распространялись, поэтому она чуть не плача рассказала, что 32-летнего подающего надежды парня вытащили из петли на следующий день после того, как он не получил ожидаемого повышения по службе…
Вообще подсчету заработанных очков и штрафов в офисе придается невероятное значение. Мария, я работаю тут почти три месяца и до сих пор не могу понять, почему какая-то абстрактная цифирь может стать для людей важнее, чем трагедия человека, работавшего рядом. Да, конечно, от этих баллов зависит и карьерный рост – еще один божок нашей корпорации, и наши бонусы – доплаты к зарплате. Наверное, Мария, я человек советской закваски, но я просто задыхаюсь от того, что работаю в одном офисе с людьми, о которых ничего не знаю, – есть ли, например, дети у старшего сотрудника Ларисы или невеста у менеджера по персоналу Максима.
А недавно наше руководство, “демократично” собрав сотрудников, предложило выбрать: либо сокращение штата, либо все остаются на местах, но перестают получать бонусы. Мария, когда коллеги выбрали сокращение штатов, я была потрясена. Что тут началось, неприятно даже описывать. Один остряк через несколько дней после собрания повесил в качестве “обоев” на нашем сайте корпоративного юмора (сайт, рекомендованный руководством для просмотра) фотографию крыс в вольере. Ничего крамольного тут не было: на крысах вся фармацевтика держится. Но бедолагу-шутника мгновенно вычислили. Он и открыл список сокращенных.
Мария, можно работать, если из тебя выжимают все соки и регламентируют, сколько раз пить чай. Можно работать, когда искренние человеческие отношения заменены искусственной этикой. Но как работать теперь, когда в ежедневных отчетах перед менеджером отдела появился обязательный пункт под лицемерным названием “Что бы я улучшил в работе моих коллег”?
Знаете, я долго занималась наукой и вот что хочу сказать: ни одна крыса не будет загрызать другую особь своей стаи. Ну нет у них такого! Да, чужака в стаю сажать нельзя: тут же разорвут – это знает любой лаборант вивария. Но внутри стаи крысы друг друга не трогают, наоборот – они с нежностью относятся к детенышам и бережно к старым или больным особям. Так-то вот… А для себя я решила, что участвовать в этом постыдном забеге я не буду, и теперь жду не дождусь, когда кончится мой испытательный срок и мне выплатят мое заработанное.
Елена Ивановна».
Здравствуйте, Елена Ивановна! Мне хочется рассказать Вам про совсем другой забег. Он тоже произошел в офисном здании. Дело было 11 сентября 2001 года в одной из башен-близнецов.
Когда случилась трагедия, двое пожарных – Джон Мак-Лохлин и Уильям Джимено, – как и многие другие, устремились вниз. Вместе с остальными по лестнице бежала и Жозефина – крупная немолодая негритянка. Бежала и вдруг упала… Мимо, вниз, мчались клерки, много клерков, а Жозефина не могла даже привстать.
Рассказывает Джон Мак-Лохлин, пожарный: «Я увидел лежащую Жозефину, она громко стонала. Спросил: что с ней? Она сказала: боль в ноге, – и мы с Уильямом поняли, что она подвернула ногу. Сначала мы попытались ее поднять. Но Жозефина – крепкий орешек, – Джон смеется, – и тогда мы решили поискать какой-нибудь стул, чтобы тащить ее вдвоем на стуле. Побежали на этаж. Честно говоря, – признается правдивый Джон, – я обегал комнаты на этом чертовом этаже, а в голове была мыслишка: “Джон, да что ты делаешь? Брось! Минуты летят; и ее не спасешь, и сам погибнешь!” Ну что делать, я все равно искал этот проклятый стул, заглядывая во все помещения. И знаете, какая история? В этой башне тысячи офисов, а сколько стульев – никто и не считал. А на этих двух этажах находились технические службы, и стульев там не было…»
Они так и не нашли тот единственный стул, необходимый для того, чтобы спасти толстуху Жозефину, так некстати подвернувшую ногу. Не успели найти – «близнец» рухнул. Их троих – двух пожарных и Жозефину – откопали через пять часов. Живехоньких.
«Знаете, обрушилось все, что было выше, и все, что ниже. Те, кто был ниже, не выжили, – грустно говорит Джон и продолжает: – А мы вот целые. Эти два этажа и лестница, где мы искали стул для Жозефины, оказались как в коконе. Окажись мы ниже, не разговаривал бы я сейчас с вами. Это чудо, просто чудо». А Жозефина, давно уже залечившая ногу, говорит: «Знаете, я думаю, Господь сотворил это чудо, чтобы мы рассказали о нем всем!» Дорогая Елена Ивановна, ну что еще к этому можно добавить?
Молитва последних Оптинских старцев
Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что даст мне сей день. Господи, дай мне вполне предаться воле Твоей святой. Господи, на всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня. Господи, открой мне волю Твою для меня и окружающих меня. Господи, какие бы я ни получил известия в течение дня, дай мне принять их с покойной душой и твердым убеждением, что на все святая воля Твоя. Господи, Великий, Милосердный, во всех моих делах и словах руководи моими мыслями и чувствами, во всех непредвиденных обстоятельствах не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой. Господи, дай мне разумно действовать с каждым из ближних моих, никого не огорчая и никого не смущая. Господи, дай мне силу перенести утомления сего дня и все события в течение его. Руководи моею волею и научи молиться и любить всех нелицемерно. Аминь.
Отсюда
|