У моего отца долгое время жила собачка Жуля. Белой масти. Маленькая, лохматая, такая, у которой из-за волос не понять где зад, где перед.

Он взял ее новорожденным щенком, в деревне, где, выйдя на пенсию, проводил время с весны до осени, копаясь в огороде (что делать пенсионерам в загазованном Красноярске летом…)

Она умерла в возрасте 16 лет, от старости, перед тем – ослепла и почти потеряла нюх, умерла у него на руках, похоронена там же, в деревенском палисаднике, среди цветущих топинамбуров и ромашек…

Я иногда завидовал отцу, их отношениям с Жулей: все эти годы, от рождения до смерти, она любила только его одного. Не рассуждая, просто, преданно, изо дня в день, на свой собачий лад и в меру своего разумения блюдя себя, не давая особо себя ласкать и тискать никому из домашних, ни разу не подпустив к себе никакого кобелька, ела из его рук и только то, что ел он, пила (ну, лакала, конечно) кофе, как и он, болела той же желчекаменной болезнью, что и он, когда он утром молился перед иконами – смирно сидела рядом…

Конечно, кто-то хмыкнет: надо же, собачка, эка невидаль!… Они ведь безмозглые, не обладают бессмертной душой, свободой выбора, сложностью рефлексий, прихотливой неоднозначностью нравственных ориентиров, и чем там еще из того, чем мы, великие и самовлюбленные человеки, пупы земли, привыкли гордиться перед самими собой и всем белым светом…

Так, все так, бессмертные чада Божьи, повелители всея твари, которой только и остается, по слову апостола, бессловесно и терпеливо заглядывать вам в глаза снизу вверх, стенать и мучиться доныне, ожидая – иногда кажется, что безнадежно – откровения сынов человеческих…

В церковноприходской среде собака, как известно, считается животным нечистым(коты и кошки почему-то таковыми не считаются, их охотно держат в церковных сторожках и в монастырях. Чем кот чище собаки – вопрос сколь неразрешимый, столь и праздный, ведь любое животное, если дерзнуть сравнивать его с человеком в нравственном отношении, куда чище царя природы… Вспоминается известный случай, бывший с блаженной памяти о.Иоанном Крестьянкиным: когда в его келью ввели бесноватого, присутствовавшие там люди испугались, не испугалась лишь находящаяся там же кошка, и о.Иоанн сказал: «Она не боится, ибо в ней нет греха…» ).

Задавшись как-то целью выяснить, откуда у православных такая немилость к собакам, я стал спрашивать семо и овамо, копаться в книгах и в Интернете, и наслушался всякого, и прямых суеверий, и более-менее внятных, но частных мнений, которые в богословии именуются «теологумены», а в Живом Журнале – ИМХО (из них мне были симпатичны, например, упоминания о.Андреем Кураевым о собаке в Книге Товита и о некоем псе, которого византийский император взял с собой в храм на церковный собор, в процессе коего собора правоверный пес облаял докладчика-еретика, равно же симпатичны просто трезвые слова многих трезвых батюшек: держите собаку, но относитесь к ней по-человечески, сиречь разумно, строго и с милосердием, да не разрешайте лезть куда не надо, например к иконам, вот и всё).

Тогда я решил поступить проще: нашел Богослужебный сборник, содержащий чинопоследования освящения храма (кому интересно – «Освящение храма». Сборник. – Издательский совет Русской Православной Церкви, Москва, 2006 год), и поглядел, как на самом деле относится церковная Богослужебная традиция к пребыванию в храме животного (знаю приход, в котором совершают крестный ход с водосвятием вокруг храма, даже если скоромимоходящая собака только сунула нос в калитку подворья…).

Там я нашел следующее: «Молитву на очищение церкве, от пса и от всякия другия нечистоты оскверншияся» (по Потребнику 1625 г.), в комментариях к которой сказано, что читается она, с совершением кропления святой водой, в том случае, если животное (любое), а равно и человек, например пьяный или младенец, в храме нагадили. Вполне просто и разумно.

Есть и еще одна молитва – «глаголемая во входе, прежде обычнаго, на отверзение храма, в немже случится человеку умрети нуждно», которая читается, если человек или животное в храме умерли или родили, особенно – с истечением крови (особый интерес вызвало у меня примечание: «Глаголется же сицевая молитва и на отверзение храма, в немже животно безсловесное, по закону ветхому, нечистое и нежертвенное, или умре, или роди…» – ну а если животное было вполне себе кошерное, чистое и жертвенное?… Впрочем, это уже помыслы несущественные и вполне досужие, хотя не сомневаюсь, что, копаясь в сих тонкостях, какой-нибудь выпускник духовной академии мог бы написать на эту архиважную в деле душепопечения тему кандидатскую диссертацию, а то уже поди и сделал это).

Более про собак в церковных уставах я ничего не нашел, и думаю, что для прояснения вопроса достаточно и этого.

Домашние животные, наши любимцы, коты и кошки, собаки и хомячки, попугайчики и вуалехвостки, братья наши меньшие – насколько вы меньшие по сравнении с нами, великими?.. С нами, погрязшими в неверии, в житейской суете и слепоте духовной, в нелюбви, в смрадных грехах, коим несть числа, выглядящими порой не чище свиньи, не добрее ройтвеллера, не умнее скармливаемого канарейке дождевого червя, двигающиеся по крестному Христову пути не быстрее черепашки, с нами, строящими и в своей душе, и вокруг себя такой ад, который бывает непредставим – что там животные! – самим духам зла?

И только ли для пустой забавы дал нам Господь наших домашних любимцев? Не есть ли их существование – еще одно безмолвное Его напоминание нам о том, что их немудрящие и привычные нам любовь, верность, преданность, терпение, простота и цельность радости в принятии жизни, стойкое и безропотное принятие смерти – это НАШИ качества, которые мы потеряли, то самое, чего нам так остро не хватает? То самое, что похоронено в нас под завалами греха, но еще живо и ВЗЫВАЕТ к нам из своей могилы, и мы тоскуем, чуя этот зов, часто сами не осознавая о чем… Тоскуем, хороня внутри себя мечту о верной и преданной любви, хороня в палисаднике свою собаку, бессловесную Божью тварь, просто животное, которому и крест-то на могилку не поставишь.

ПАМЯТИ КОТА

Вот, эти
Наши ближние, которых мы возлюбили как самих себя,
Покидают нас, оставляя нам нас самих.
Возвращаются в вечное лоно.
Всё, всё своё они забирают с собой:
Булатное отточенное смиренье,
Бриллиантовую верность,
Золотую лень,
Пламенную настойчивость,
Червленое серебряное лукавство.

Память, шерстяная, потёртая, серая,
Севшая от употребления, потерявшая форму и размер,
Рваная кое-где (заштопать, немного поносить),
Но пока ещё тёплая, – хоть это мы успели оставить себе.

Закутавшись до плеч, мы не спим,
Сидим и сидим с тобой на крыльце,
Молчим,
Смотрим, задрав головы, им вслед,
В невероятную бездонную ночь,
В которой мерцают зеленоватой надеждой
Линии их жизней на подушечках лап.

Правмир