«… — Деда, вот скажи:

Тут Дуглас зажмурился и договорил уже в темноте.

— Смерть — это когда уплываешь на корабле, а вся родня остаётся на берегу?

Дедушка сверился с облаками.

— Вроде того, Дуг. А с чего ты вдруг спросил?»


В жизни каждого человека есть момент первого осознания собственной смертности. Речь идёт не об отвлечённом «я когда-то умру», которое можно невзначай произнести за обедом, продолжая при этом жевать котлету. Нет, когда эта мысль приходит по-настоящему — в каком бы то ни было возрасте — она пронзает тебя насквозь. Зажмуриваешься — точно так же, как юный герой романа Брэдбери — и с ужасом чувствуешь под ногами шаткую палубу корабля, уходить в море на котором придётся когда-то совсем одному.

Побыстрее открыв глаза, смотришь по сторонам. Куда они все? Зачем? Ради чего?.. В эту минуту весь мир кажется сплошной подделкой. Хочется свалить всё в одну кучу и поджечь — не разбираясь, где ложь, а где правда.

Ты умрёшь. Твои лёгкие перестанут дышать, а сердце биться. Твоё тело постепенно отдаст своё тепло внешнему миру, а потом — распадётся на составляющие и станет кому-то пищей, — точно так же, как раньше кто-то был пищей для него самого. «Земля еси и в землю отыдеши».

Страшно. И от этого страха, вопреки бессмысленности затеи, пытаешься спрятаться. Окружающий хлам, ещё секунду назад готовый к отправке на костёр, становится твоим убежищем. Вдруг понимаешь, «куда они», «зачем» и «ради чего». Следуя примеру тех, кто рядом, с головой погружаешься в суету, всецело отдавшись чему-то очень «нужному» и «важному» — вплоть до момента, когда смерть, напомнив о себе, вновь возвратит тебя в реальность.

А потом — опять всё по кругу…

Смешно, грустно и противно, когда постаревшая женщина панически «омолаживает» себя килограммами макияжа и вызывающей одеждой. Она похожа на Бабу Ягу, переодевшуюся в Белоснежку. Должно быть, приблизительно так же выглядят «со стороны» все попытки ветхого мира (и нас — ветхих от самого рождения людей) изобразить из себя что-то вечное и самодовлеющее. Кажется, самое жуткое, до чего додумался повреждённый человеческий ум в погоне за бессмертием, — это так называемое криосохранение. Спустив с «пациента» кровь и обработав тело определёнными препаратами, его помещают вниз головой в специальный контейнер и замораживают — в туманной надежде на воскрешение через несколько десятков или сотен лет. Людям, у которых нет достаточной суммы денег, предлагается бюджетный вариант — консервирование мозга.

Невзирая на то что большинство учёных скептически относится к самой возможности сохранения организма в замороженном состоянии, услуга имеет определённый успех. Криоцентр, находящийся под Москвой, недавно заимел своего тринадцатого «клиента».

Ах, сколь трогательна вера в прогресс!..

Лично у меня, когда слышу о подобных вещах, перед глазами проносятся совсем не радужные картинки из «Головы профессора Доуэля»…

В то время как «секулярное» материалистическое мировоззрение считает жизнь человека законченной со смертью тела, а продолжение этой жизни на возможно более долгий срок — величайшим благом, существует ещё один подход, который отец Александр Шмеман называет религиозным. Этот подход, напротив, пытается примирить человека со смертью — вплоть до того, чтобы изобразить последнюю «желанной и благой».

Но тело — не скафандр, который можно выбросить после использования, и уж тем более — не «тюрьма для свободного духа». Человек изначально создан двухсоставным, а потому является жителем обоих миров: и духовного, и материального. Отделение от любого из них — глубоко противоестественно. Отсюда и происходит непреодолимый страх перед кончиной, являющийся для христианина более органичным, чем любые попытки «примирения».

Вместе с тем, временный разрыв между душой и телом — это необходимый этап возвращения человека к полноте жизни, утраченной в результате грехопадения. Как отмечает отец Сергий Булгаков, силой Божественного Промысла «смерть стала уже благодеянием — спасением от жизни на зачумлённой земле, ибо дурной бесконечности смертной жизни, простого отсутствия смерти не могла бы вынести человеческая природа. Смерть стала необходимым актом жизни, а загробное существование неведомым, но спасительным путём возрастания и укрепления духа».

Трудно услышать шёпот смерти сквозь лязг и грохот этого мира. Внимать её словам — из‑за страха, проникающего внутрь каждого нерва, — ещё труднее… А ведь на самом деле она говорит о любви — том единственном, что ей неподвластно. Она говорит, что всё остальное, как бы ты ни цеплялся за него, исчезнет, будучи не в силах преодолеть границы времени. Пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится, любовь же никогда не перестаёт (1 Кор. 13, 8).

Даже самый мелкий поступок во имя любви, неизмеримо выше подвига, совершённого для поддержания собственного имиджа. Увлекаясь миражами, которыми ветхий мир так щедро потчует своих рабов, мы постоянно теряем из вида эту истину. Только память смертная — а напомнить о смерти, оказывается, нелегко! — может заставить нас хоть иногда вырываться из плена повседневной суеты. Парадоксальным образом крайнее проявление власти мира над человеком становится началом его освобождения.

Христос рождается! Две тысячи лет назад Любовь нераздельно соединилась с человеческой природой. Вечность — рядом. От нас требуется только открыть ей дверь.

Отрок