Рассказывает Ольга ТТ, ведущая на радио «Комсомольская правда»

Я давно собиралась написать о волонтерах.

Людях, которые по довольно туманным для большинства из нас причинам вдруг начинают помогать другим. Что ими движет? С чего все начинается? Почему именно они? Почему - другим?

Пару заходов делала. Не получалось. Нужно было, видимо, чтоб прошло время.

Время прошло. Я почти перестала быть одной из них. Я оказалась слабой. Сдалась. И чувство вины за это… за это предательство, что уж там, будет преследовать меня всю жизнь.

Я достаточно пафосна, надеюсь? Тогда начну.

Субботним утром, отозвавшись на просьбу в интернете поделиться детскими вещами с малообеспеченными больными детьми, я подъехала к центру Рентгенорадиологии на Профсоюзке. Привезла пару пакетов штанов и рубашек, встретилась во внутреннем дворике с уже действующим волонтером, Галиной Чаликовой, и на вопрос - ты пойдешь внутрь? – согласилась без задней мысли. Чего не зайти-то? Зашла. 

С виду больница как больница: мамы измученные, детки в игровой сидят, телевизор смотрят. Лысые все. Но да я в курсе была про химию и лучи. Знала, что волосы просто-напросто выпали. А вот что за малиновые крестики на головах у детей – не знала. И как полная дура - поинтересовалась. Вы, мол, в индейцев играете? Такие расписные! Дети с серьезным видом ответили, что это - разметка. Что именно в эти крестики им потом будут луч направлять. Потому что там опухоль.

Тогда во мне первый раз что-то натянулось и зазвенело.

А потом Галя стала составлять список необходимого. Мамы подходили по очереди и просили. Кто что. Кто пеленки одноразовые, кто лекарства, кто просто денег на еду.

Кто-то плакал, кто-то делал это в привычном хабальем режиме, расталкивая остальных локтями. Мамы больных детей - они обычные люди. 

А в стороне стояла женщина и тоже плакала. Тихо. Слезы огромные катились по лицу и всё. И видно было, что она очень хочет подойти, но стесняется. И в глазах, знаете… И не дай Бог вам узнать когда-нибудь - что у неё было в глазах. Это даже не тоска. И не отчаяние. А когда отчаяние с надеждой вперемешку. И отчаяние такое громадное и черное, а надежда такая…такая…крохотная и почти прозрачная.

Я подошла к ней сама и поинтересовалась - не нужно ли чего. А она на плохом русском сказала, что очень нужен темодал(дорогущее лекарство, блокирующее опухоль), но у неё нет денег на него. А без темодала у дочки нет шансов. Что у неё вообще денег нет. Даже на еду. И на одежду, что мы привезли. А она бы купила хоть что-то. У дочки нет летней одежды. Их еще ранней весной забрали по скорой. В пальто и сапогах. Муж прислал кое-что- но всё мало. Потому что из-за гормональной терапии дочка поправилась сильно. Не налезает ничего. И всё, что можно было продать, они продали, включая дом…

Она тараторила взахлеб. 

А во мне лопнуло то, что тянулось и звенело. Лопнуло, больно отдавая в голову и живот. 

Я объяснила ей, что всё, что мы привозим - это бесплатно. И пообещала найти темодал. И одежду найти. И игрушки. И всё-всё-всё. Лично привезти. Лично не оставить их одних. 

И это был разговор не с мамой уже. А с Богом. Ну, с Тем, который внутри тебя. Знаете же, наверное? Когда вдруг что-то кому-то обещаешь искренне. Ну, как на могиле друга. Или на войне. Я не знаю - как это. Но думаю - так.

И я нашла темодал. И деньги на него нашла. И на еду нашла. И на одежду. И не только им. И не только я. Всем миром искали... 

Потом было много таких мам. И пап. И бабушек. Очень много. Полная ротация детей в отделении происходила в течение месяца. Они же там только облучаются. И историй было много. И выздоровлений. И смертей.

Был слепой и парализованный Петя(опухоль часто задевает участок мозга, отвечающий за жизненно важные функции). Петя показывал мне свои фотографии. «Это я на тренировке по хоккею, тёть Оль. А это я еще дзюдо занимался…А это…Вы видите? Правильно я показываю? А то я ж не вижу пока. И не помню уже - какая из них какая.» Я смотрела на фотографии и кричала. Внутрь. В себя. Слепой Петя не должен был даже слышать слёз. 

Была прикованная к постели Настя, бабушка и мама которой совсем потеряли веру и постоянно причитали, а я орала на них и говорила, что так нельзя, потому что Настя всё слышит, и нельзя хоронить её заживо. А они желали мне пройти через то же самое, чтоб понять. А потом бежали за мной по Профсоюзной и просили прощения. А я - у них. И потом все вместе - у Насти.

Был рыжий Ромка, который лежал совсем один, потому что маму убил отчим по пьяни, а Ромка был старшим и четвертым. Поэтому единственная их кормилица - бабушка - должна была сидеть с остальными, малолетками еще.

И мы забирали с мужем Ромку к себе на выходные. Муж качал из интернета любимые Ромкой альбомы группы «Фактор-2», а я покупала пиво, потому что Ромке было пятнадцать. И разрешала курить. Чуть-чуть. Он просил. Как разрешала сидеть за компом, в стрелялках, хотя подписывала бумажку о том, что ни-ни.

И еще брала с собой в Домодедово, куда ездила встречать лекарства из Кубы. Ромка очень хотел на самолеты посмотреть, не видел никогда, потому что прожил всю жизнь в маленькой деревне в Сибири. И мы стояли и смотрели на эти самолеты часа два. А он всё просил не уезжать: «Ну давай еще чуть-чуть позырим, теть Оль, ну пожалуйста!».

А потом мы поехали в Мегу покупать Ромке джинсы, кроссовки какие-то сияющие и кожаную куртку. Покупать на деньги, которые мне передал специально для Ромки отец, потерявший сына-наркомана. И Ромка сошел с ума в этой Меге. От роскоши и великолепия витрин. И пообещал, что окончит техникум и приедет в Москву, потому что «В Москве - жизнь, а в Сибири - дерьмо»

И были Степа, Наташа, Ирочка, Слава, Боря. И Ирочка хотела парик из натуральных волос, а не из искусственных, а Наташа хотела не розовую кофточку, а голубую.

Парики из натуральных волос были целой бедой. Вообще говоря, носить постоянно парики деткам было нельзя. Так, выйти куда-нибудь погулять, разве что. А девочкам по 10-15 лет. А? Как думаете - каково им лысым? А парики из натуральных волос стоили непомерных денег. Сравнимых со стоимостью лекарств. И денег на то и на другое попросту не было. И попробуйте объяснить прикованной к постели лысой девочке, что ей парик не нужен. Что лекарства нужнее. Я перестала пытаться. Просто искала деньги и на парики тоже. Потому что никому не известно наверняка - что именно помогает бороться с раком пятнадцатилетней девочке - высокодозная химия или радость от полученного парика. Ни ко му.

И был Цолак, и непонятно было - что с ним делать, потому что Цолак не выходил второй месяц из комы. Из комы, в которую впал в другой больнице. Из-за халатности врачей, неправильно установивших ему шунт. Цолак весил всего семнадцать килограммов. А ему было уже четырнадцать лет. И нужно было искать специалистов, которые взялись бы поднять его на ноги, а их не было, поэтому надо было искать съемную квартиру, потому что в Радиологии Цолака держать больше не могли.

И я писала армянской диаспоре в Москве, искала, снова писала..

И Цолака поставили на ноги. В Германии. И он учится в школе теперь. И гоняет на велике.

А еще нужно было привезти порошки и туалетную бумагу в отделение и в квартиру, которую мы снимали для мам и детей издалека. Потому что после курса очередного облучения их выписывают, отдохнуть, а потом курс нужно повторять, а билет на самолет из Владивостока оплачивается только один раз. Да и перелет для слабого ребенка – сами понимаете. 

А еще были праздники и дни рождения. И каждый малыш ждал подарка. 

И нужно было отремонтировать и разукрасить детскую площадку при отделении, чтоб те дети, что стоят на ногах - могли поиграть. И клоунов организовать. В отделении. Потому что в цирк, скажем, этим детям нельзя. У них иммунитета практически нет. Любая инфекция - угроза жизни.

А потом у Бори сгорел монитор, а монитор тоже не лекарство, и денег на него свободных не было, поэтому я ездила в представительство одного из производителей, чтоб договориться о благотворительной помощи. И представительство вручило мне ЖК-монитор, а я отвезла его Боре в Бутово, и Боря поверить не мог в такое счастье, как ЖК-монитор. А на следующий день Боре стало совсем плохо и он попал в реанимацию, он кричал от боли, а мама его звонила мне и молчала, и мы молча слушали, как Боря кричит и умирает. И Боря умер. И монитор даже не успел распечатать.

И у меня случился первый приступ.

А потом мы искали 127 тысяч долларов на операцию для Али. И нашли. И я поверила в чудо. И в Деда Мороза. И Аля поверила. И умерла на следующий день, не дожив до операции несколько часов. И родители её перестали со мной общаться, видимо, решив, что я со своим советом отправить Алю на операцию в Израиль, во всем виновата. А может - не поэтому. Не знаю. 

И у меня случился второй приступ. Ну, обычный приступ. Сердечный, который.

А потом…

Не было потом. Я сломалась. И перестала ездить в институт. Я просто пересылаю деньги теперь. Ребятам, которые еще могут этим заниматься. Сколько могу. 

Этот рассказ не про Я. Не про меня. Надеюсь, вы это понимаете. Мне через «я» просто легче вспомнить всё. И попробовать объяснить таким образом - какой фронт работ лежит перед волонтером.

Со стороны все выглядит иначе, наверное. Деньги собрал, передал куда нужно, раз в неделю приехал с шариками, с детьми поиграл и всё. Так, наверное, кажется? 

Я не смогла. Точнее, не выдержала долго. На пару лет меня всего хватило.

А многие ЕЩЕ могут. Это - им. Это моя попытка им помочь. Им очень нужны деньги. Хотя бы деньги. Даже на гробы для отмучившихся детей нужны.

Деньги - это тот мизер, которым мы можем им помочь. Помочь другим помочь другим.

  

Ответы читателям

Попробую ответить на все ваши вопросы и претензии.
 
Я - не очень хороший журналист. Согласна. Профессионал должен быть в первую очередь беспристрастен. Журналист ли, волонтер. Я же действительно слишком близко к сердцу принимаю всё происходящее. По этой причине волонтера из меня не вышло, по этой же причине, наверное, не выйдет никогда хорошего журналиста. 
 
Но я не уверена, что готова бороться за звание того самого профессионала от журналистики. Безучастного, складно излагающего, провокационного.
 
Пишу как дышу. Неровно.
 
Давайте будем считать меня просто рассказчиком. 
 
Итак, обо всём по порядку.
 
Одной из задач волонтера, помимо непосредственного участия в жизни заведения, которое он курирует - поиск денег.
 
Увы. Это Россия. Я могу только радоваться за наших читателей из Канады и США, которым достаточно помогать нуждающимся простым душевным участием. 
 
В России одним душевным участием ребенка не спасешь. Даже россиянина, который проходит лечение по квотам. Квоты - это возможность лечиться бесплатно. ЯКОБЫ, бесплатно. Да, ребенка бесплатно прооперирует в Бурденко, да, койка не будет стоить ему ни копейки. Даже некоторые дорогостоящие препараты по квотам можно получить бесплатно.
 
Но.
 
Повторюсь - НЕКОТОРЫЕ препараты. И совсем не в тех количествах, в которых они нужны.
 
Остальное родители вынуждены покупать сами, влезая в долги и распродавая имущество. 
 
Процедуры МРТ и КТ(магнитно-резонансная и компьютерная томографии) проводятся бесплатно. Но очереди нужно ждать порой по два месяца. И родители вынуждены платить за срочность. Контрастное вещество, необходимое для улучшение видимости того, что происходит с опухолью, стоит 6000 рублей. И ни в какие квоты не входит. Само состояние дел с аппаратами для проведения этих процедур - просто чудовищное. Их единицы на всю Москву. 
 
Все наши попытки достучаться до министерства здравоохранения с тем, чтоб решить вопрос о включении в квоту две важные статьи расходов: спецразметку (спецтопометрию) и химиопрепарат «Темодал», который дети должны принимать на фоне лучевой терапии,. препарат, который поднимает на ноги самых безнадежных детей – потерпели фиаско.
 
Нас просто не слышат. 
 
Одна упаковка темодала 5 капсул по 100 мг стоит 37 000 руб. Тридцать семь тысяч. И если бы она была нужна только одна в месяц. Если бы.
 
Бороться со свиным гриппом куда как менее накладно, чем спасать россиян. Отдача , опять же, есть. Пара миллиардов - и свиной грипп побежден. А россиянин, он, гад, дохлый какой-то. С онкологией - так вообще. Неблагодарное занятие. Ты в него денег ввалил, а он возьми, да умри. 
 
Даже если ребенок выписался с неплохими показателями - ему нужно регулярно ездить на контрольное МРТ. Минимум - пять раз в год. Проверять поведение опухоли.
 
Женя Балалыкин живет в Шатуре. С мамой и бабушкой. Женя парализован и слеп. Операция по удалению самой опухоли прошла удачно, Женя сейчас в ремиссии, но во время операции был задет, увы, участок мозга, отвечающий за зрение и подвижность в целом.
 
Мальчику двенадцать лет. Он довольно грузный из-за лежачего образа жизни.
 
От Шатуры до Солнцево, куда Женю нужно регулярно возить на контроль - порядка ста пятидесяти километров. Автомобиля в семье, где бабушка на пенсии, а мама работает медсестрой, как вы понимает, отродясь не было. Для того, чтоб привезти Женю на контроль - бабушка нанимает такси. На целый день. Услуга стоит 5500 рублей. За эти деньги таксист переносит Женю на руках в машину, потом из машины на процедуру и обратно. Ни в одной квоте эти 5500 рублей, как вы понимаете, не прописаны. Деньги на первый взгляд, небольшие. Но если учесть общий доход семьи и при этом расходы на поддерживающие препараты - сумма оказывается совершенно непосильной. И тогда бабушка звонит мне.
 
А коляски? Вы видели хоть раз коляски, которые некоторые родители все-таки умудряются получить бесплатно? Это же гробы на колесах. Неподъемные, неманевренные. Как спустить на коляске весом в 27 килограммов пятнадцатилетнего ребенка весом еще в 45? Я уж не говорю про то, что коляски эти элементарно не проходят в типовой дверной проём. Не пролезают и всё тут. 
 
И это только то, что касается проблем россиян. А дети из Армении, Грузии, Украины и всех остальных стран бывшего Союза( специально для любителей порассуждать на национальную тему - РУССКИЕ порой дети!) - вообще вынуждены платить за каждый шаг. Да что там шаг. За каждый вздох. Операция, стационар, лекарства, еда элементарная. А деньги за проданные квартиры кончаются еще в самом начале. На саму операцию, собственно, всё и уходит.
 
И так далее. И так далее…
 
Так вот. Деньги, будь они неладны.
 
Кто-то из комментаторов к предыдущей статье возмутился тем, что я давлю на слезную железу малоимущих россиян. Мол, попробуйте, Оля, у олигархов выманить хоть рубль на ваши нужды. 
 
Что имею ответить.
 
Во-первых, я считаю, что в вопросе благотворительно не существует разделений на малоимущих и олигархов. Человек поистине отзывчивый всегда изыщет хотя бы сто рублей, чтоб помочь. Не сто, так пятьдесят. В каком бы плачевном состоянии ни находились его финансовые дела. Именно из этих пятидесяти, ста, пятисот рублей и складываются после миллионы. 
 
Да что там пятьдесят рублей. Года четыре назад на сайте петербургского благотворительного фонда «Адвита», который занимается помощью детям, больным лейкемией, я заметила отправителя, который каждому ребенку, КАЖДОМУ, о котором шла речь на сайте, переправлял по 1 евро. Поначалу я сочла это какой-то издевкой. А потом заметила то же имя отправителя на других сайтах. И еще. И еще. То есть человек просто таким образом решил для себя проблему выбора. Он помогает всем детям на всех российских сайтах. А может, и не только российских. По евро - каждому нуждающемуся. Понимаете?
 
Во-вторых, об олигархах.
 
Безусловно, меня так же, как и вас, возмущают публичные и не очень вакханалии, которые устраивают наши баблоимущие, все эти золотые унитазы и инкрустированные бриллиантами собачьи ошейники. Нищие духом, что тут еще скажешь. Я могу только пособолезновать этим людям.
 
Но не в моих правилах обобщать. И продиктовано это теми сюрпризами, которые преподносила порой моя волонтерская деятельность.
 
Да, я часто стучалась в закрытые двери кабинетов.
 
Но было и много исключений.
 
Когда я, было, отчаялась найти деньги для армянской семьи, сын которой находился в коме, раздался телефонный звонок. Номер был засекречен. На том конце девушка сообщила о том, что она - личный секретарь Варданяна из «Тройки-Диалог», и что Рубен Карленович хотел бы передать деньги для мальчика. В тот же день я получила на руки пухлый конверт. Не знаю - сколько там было, я сразу передала конверт папе мальчика, но думаю - прилично. Откуда они узнали мой телефон, как прознали про эту семью - тайна, покрытая мраком.
 
А в другом случае нужно было срочно найти 127 000 долларов на операцию для девочки из Украины, шестнадцатилетней красавицы Али, последним шансом которой была операция по пересадке неродственного костного мозга в Израиле (кстати, если хотите знать, где дела с онкологическими больными обстоят еще хуже, чем в России - так это именно в Украине. каждый четвертый ребенок, находящийся на лечении в России - оттуда.) 
 
Всем интернетом мы бросились собирать нужную сумму. Времени было всего две недели. Собрали 27 тысяч. Я не сильно верила тогда в успех, сумма непомерная, сами понимаете. Писали во все инстанции, писали в министерство здравоохранения Украины. Депутатам. Безрезультатно. И в самый последний момент, когда я почти отчаялась, мне рассказали про существование человека в интернете под псевдонимом Капитан Немо. Мне удалось с ним связаться, он ответил. И увидев, как мы пытаемся помочь, увидев людское участие, увидев искреннее желание тысяч людей спасти Алю - просто переправил недостающие 100 000 долларов на счет клиники. Сто тысяч долларов. 
 
Тогда я поверила в то, что существует Дед Мороз. И сказка. И чудо.
 
Уже позже выяснилось, что Капитан Немо - некто, кто скрывает своё имя, некто, кого никто и никогда не видел. Некто с огромным сердце и тем самым толстым кошельком. Некто, кто спас уже немало жизней, перечисляя порой астрономические суммы. И кто дарит надежду всем остальным. 
 
И случаи с Варданяном и Капитаном Немо - к счастью, не единичны.
 
Один из читателей совершенно безосновательно обвинил в воровстве и нечистоплотности фонд «Подари жизнь», возглавляемый Чулпан Хаматовой и Диной Корзун.
 
Легко клеветать, прикрываясь анонимностью. Неуважаемый, если у вас есть хоть одно доказательство того, что фонд присвоил себе какие-то деньги - имейте мужество представиться и обосновать предъявленное обвинение фактами. Знаю, что не будет никаких фактов. Как не будет никакого мужества. Но да мало ли.
 
В случае, если доказательства так и не появятся, позвольте считать вас обычным лжецом. 
 
За чистоплотность и самоотверженность того, что делают Дина и Чулпан я готова ответить и своим собственным здоровьем, и здоровьем сына. А Дина и Чулпан делают почти невозможное. Они просят деньги у тех самых олигархов. И получают их. И деньги - огромные. Не у каждого волонтера есть Имя, под которое кто-то из селебрити может дать приличную сумму. У Дины и Чулпан - есть. И то, что они не жалеют на это ни душевных сил, ни просто времени в своих плотных графиках - только добавляет им чести. 
 
Что же касается в целом связующего звена между вами и тем ребенком или взрослым, которому вы решили помочь, но сомневаетесь…
 
Мы живем в мире высоких информационных технологий. Любую информацию довольно легко сейчас проверить. Решили помочь ребенку на фотографии, но сомневаетесь в том, есть ли вообще такой? Попросите телефон лечащего врача, сверьте по интернету с телефонами на сайте больнице, просто позвоните и убедитесь, что этот ребенок действительно имеет место быть.
 
Не доверяете сайтам - дойдите до ближайшего дома ребенка, до ближайшего стационара, до ближайшего дома престарелых. Везде нужна ваша помощь. Вам расскажут - какая. Не всегда - денежная. Зачастую нужен просто транспорт. Иногда нужно, чтоб вы просто навещали кого-то. Отказника из детского дома, лежащего в полном одиночестве в серой палате. Старика, брошенного всеми и неделями лежащего в обоссаной, простите, постели, потому что элементарно нет простыней. Оглянитесь вокруг. Всё ли хорошо у вашей соседки-пенсионерки? Она может запросто оказаться участницей Великой Отечественной. И простая помощь ей по хозяйству будет куда искреннее всех этих украшательств в виде георгиевских ленточек.
 
Можно бесконечно сетовать на безответственных олигархов и государство, которому мы не нужны. А можно попробовать что-то изменить. Делом ли, добрым ли словом.
 
Хотела бы остановиться еще на одном вопросе.
 
Вопросе о том, есть ли среди волонтеров мужчины.
 
Да, есть. Но единицы. То есть - я лично знаю всего троих. А я знакома со многими. Думаю, дело не в жесткосердности мужчин как таковой. Может быть, даже наоборот. В большей, чем у женщин, восприимчивости. Чувствительности.
 
Среди тех, кто передавал мне деньги для детей, было очень много мужчин. Думаю - больше половины. А то и процентов семьдесят. Мужчины охотно помогают деньгами. Но слишком слабы, чтоб лезть в самое пекло. Это не упрёк мужчинам. Нет. Это просто факт.
 
Как факт то, что нередки случаи, когда отцы уходят из семьи, в которой произошло это ужасное горе - рак у ребенка. Кто в запой, кто вообще. Я не психолог, я не знаю - что происходит с мужчинам в этот момент. Почему они сбегают. Но самое грустное, что я наблюдала в больницах после детдомовских детей, это матери, сражающиеся за жизнь своего малыша, которые в нагрузку к имеющемуся горю, получали развод. На моей памяти таких историй было штук пять. И это в отдельно взятой больнице.
 

КП