Современные украинские отделения интенсивной терапии можно описать в трех предложениях:

И это врачи, которые вынуждены отказывать родителям в беспрепятственном доступе к ребенку – и берут на себя непростую ответственность сообщать тяжелые новости в случае смерти пациента.

В этой истории нет победителей. Жертвами закрытого режима реанимаций являются и пациенты, и их родственники, и врачи. Хотя закон и не запрещает открытый режим в таких отделениях, – руководство больниц ограничивает доступ в реанимации, якобы опасаясь распространения внебольничных инфекций.

Но сотрудники Западноукраинского детского медцентра во Львове, которые пускают родителей в реанимацию уже 25 лет, утверждают: инфекционных вспышек за все это время в отделении не было.

Самыми опасными для пациентов являются как раз внутрибольничные инфекции, их не приносят извне.

Мы попытались выяснить, можно ли выйти из этой ситуации мирно и обеспечить выполнение прав пациентов и их родителей, не усложнив при этом работу врачей.

Привязать намертво

Наша история началась с Паши. Паша был подопечным благотворительного фонда "Таблеточки". С этим фондом я сотрудничаю уже больше года – пишу истории об онкобольных детях с целью сбора денег на их операции. 

Паше тоже нужна была операция, у него был рецидив острой миелоидной лейкемии. 

В конце прошлого года ребенку пересадили костный мозг от неродственного донора в Италии. Но операция не помогла, болезнь вернулась. Врачи признали пятилетнего Пашу неизлечимо больным и выписали домой. 

Ребенок умер через пять дней после возвращения в Украину. 

Свои последние два дня Паша провел в реанимации больницы "Охматдет". По словам Любови Гром, мамы Паши, ребенок лежал в палате без одежды, а его руки и ноги были привязаны к кровати, чтобы он не смог вырвать или повредить жизненно-необходимое оборудование. Медсестры говорили Любе, что в первую ночь Паша громко звал родителей на помощь. 

"Первый день меня не пускали к нему в палату. Мы с мужем понимали, что это последние дни Паши, и хотели забрать его домой. Но заведующая объяснила мне, что Паша начнет задыхаться, и я не смогу на это смотреть, что ребенку нужен аппарат искусственной вентиляции легких. Поэтому мы оставили сына в реанимации, и его подключили к ИВЛ". 

Родители Паши добились разрешения побыть с сыном через главврача, но к тому моменту ребенок был уже в коме. 

"Я зашла в палату, поговорила с сыном, сказала, что люблю его и чтобы он не боялся. После этого он умер.

Нам повезло, что мы были с Пашей в его последние минуты, хоть он и был без сознания. Но я не могу себе простить, что он провел эти два дня привязанным к кровати, что он боялся и звал нас, а мы не могли к нему прийти…" 

История Паши не единственная и не последняя. Это шаблон, в который можно уложить рассказ многих родителей. 

Больниц с открытыми реанимациями в Украине – единицы. 

Стоило детскому врачу-анестезиологу Ровенской областной детской больницы Павлу Сильковскому написать в Facebook пост об украинских реанимациях, как в комментариях высыпалась сотня подобных историй: дежурства под дверями отделений, взятки медперсоналу за внеурочный пропуск в палату, привязанные к кровати напуганные дети.

"Моего сына после родов сразу забрали в реанимацию, и эти две недели были худшими в моей жизни. Я стояла под дверью реанимации и не могла увидеть едва родившегося ребенка. Потом за конкретную сумму денег меня пускали к нему, разрешали переодеть и даже взять на руки", – пишет Тина Г. 

"Моему сыну почти 3 года. На днях его привезли в реанимацию из-за отравления, привязали к кровати руки, ноги. А нас не пускали. Вы не можете себе представить, в каком состоянии был ребенок после тех двух дней, и что творилось с нами, пока мы ждали под дверью", – пишет София Д. 

"Моя дочка родилась слишком рано и на девятый день перестала дышать. Два месяца я провела под реанимацией. Думаю, если бы я могла быть рядом, нам бы удалось гораздо быстрее справиться", – пишет Марина К. 

Самое легкое в этой истории – свести весь текст ко взаимным обвинениям. Пациенты против врачей – врачи против пациентов. Но это вряд ли поможет решить проблему. 

"Однажды мой родной брат попал во взрослую реанимацию, а я стоял и ждал новостей о нем под входом в отделение. Я ощутил на себе, как это страшно – быть по ту сторону реанимации. Но я также знаю, каково это: выходить в коридор и сообщать родителям о смерти их ребенка – это крайне тяжело.

Когда вы будете готовить текст, попробуйте не обвинять.

Очень важно, чтобы и вы, и читатели понимали, что врачи не пускают родственников к пациентам не со зла. Они просто не думают, а иногда и не знают, что может быть по-другому, что открытые реанимации – это нормально. Они не знают и не хотят знать. Расскажите им об этом!"– предлагает мне Павел Сильковский. 

Запрет без запрета

В законодательстве нет запрета на посещение реанимаций. Ни взрослых, ни детских. 

"Украинское законодательство прямо предусматривает право любого пациента стационара на допуск к нему членов семьи. Более того, относительно детей установлены дополнительные гарантии, позволяющие близким родственникам пребывать с ними в медицинском учреждении. Специального регулирования или исключений для реанимационных отделений законодательство не содержит", – говоритВиктория Подворчанская, руководитель практики фармацевтического права и охраны здоровья ЮБ "Егоров, Пугинский, Афанасьев и партнеры" Украина. 

Так, в 287-й статье Гражданского кодекса сказано, что пациент стационара "имеет право на допуск к нему других медицинских работников, членов семьи, опекуна, попечителя, нотариуса и адвоката". Это же предусмотрено и в статье 6 Основ законодательства Украины о здравоохранении. 

Там же, в 64-й статье Основ указано, что мамам или другим членам семьи можно находиться в медучреждении, если в стационаре лечатся дети младше 6 лет. Можно находиться рядом и с тяжелобольными детьми старше 6 лет, если те, по мнению врачей, нуждаются в материнском уходе. Родителю или опекуну при этом должно быть обеспечено бесплатное питание и условия для проживания. 

Нарушители этих норм несут гражданскую, административную или уголовную ответственность в соответствии с законодательством, отмечается в статье 80 Основ. 

Кроме того, согласно ратифицированной Украиной Конвенции ООН по правам ребенка, страны-участницы не должны допускать ситуаций, когда дети разлучены с родителями вопреки желанию последних. 

Принять решение о разлучении с родителями может только суд или компетентные органы в том случае, если ребенку угрожает опасность (к примеру, если родители жестоко обращаются с ребенком или не ухаживают за ним). 

По словам Виктории Подворчанской, больницы ограничивают доступ к пациентам в реанимации внутренними инструкциями, ссылаясь на соображения безопасности, отсутствие необходимых условий и прочее. 

В этих внутренних инструкциях и состоит уловка, так как, подписывая информированное добровольное соглашение на лечение, пациент или его законный представитель (родитель или опекун) обязан исполнять все предписания врачей и придерживаться установленного для пациента режима. 

"В некоторых больницах санитарно-эпидемиологические нормы действительно устаревшие и требуют пересмотра. Но нормативно-правовая база позволяет больницам самостоятельно решать такие вопросы. С другой стороны, у нас есть пример больницы во Львове, в которой проблемы допуска родителей в реанимацию вообще не существует", – отметил заместитель министра здравоохранения Игорь Перегинец.

Инфекционная блокада

У врачей есть несколько аргументов в защиту своего запрета. 

Первый и стандартный ответ на вопрос о том, почему та или иная реанимация закрыта для посещения – это санитарные нормы и защита пациентов от внешних инфекций. 

"Да, я понимаю, что реанимация не проходной двор. Но, поверьте, родители онкобольного ребенка знают о стерильности всё!" – говорит Любовь Гром. 

"Истории про инфекции с улицы – это миф. Сами же врачи ходят между отделениями, не переодеваясь. Более того, они выходят на улицу покурить. Самое главное – это обработка рук перед соприкосновением с пациентом. Все остальные инфекции извне убиваются растворами и кварцеванием. Опасность пациенту несут как раз госпитальные инфекции,– отмечает Павел Сильковский. 

Посетители крайне редко бывают переносчиками внутрибольничных инфекций, в отличие от медперсонала. Сами же госпитальные инфекции чаще всего резистентны к антибиотикам и попадают в организм человека через пыль, воду (особенно, если система водоснабжения изношена), продукты питания, медоборудование и инструменты. 

Инфекции – не единственный аргумент врачей. 

Администрация больницы может не пускать родителей в реанимацию в том случае, если в отделении недостаточно для этого места, а в небольших палатах лежит сразу несколько пациентов. Родственники не должны нарушать покой и приватность других детей. 

Но зарубежные клиники в этом случае предусматривают ширмы между кроватями пациентов и составляют для родственников четкие графики посещений. О том, чтобы вообще не пускать их в палату, или пускать всего на несколько минут – там не может быть и речи. 

По словам сотрудника отделения реанимации для новорожденных Львовского "Охматдета", размер их помещения не позволяет родителям круглосуточно находиться возле своего ребенка. Однако родственники могут зайти в отделение в любое время. 

Тогда как в отделение интенсивной терапии главной детской больницы страны – НДСБ "Охматдет" – родителей если и пускают, то всего раз в день и на непродолжительное время (по словам родителей, это 15-30 минут, иногда и больше – все зависит от состояния ребенка). 

"Действующие санитарные правила и нормы, структура отделения интенсивной терапии (реанимации) и морально-этические аспекты не дают возможности обеспечить круглосуточное пребывание родителей в отделении",– объяснил в своем письменном ответе УП главный врач "Охматдета" Юрий Гладуш. Он не уточнил, на какое время в отделении могут рассчитывать родители пациентов. 

В Украине есть всего несколько больниц с открытыми реанимациями. К примеру, Центр детской кардиологии и кардиохирургии в Киеве, Западноукраинский детский медцентр и КГК БСП во Львове. 

В киевском кардиоцентре, известном больше как "клиника Емца", посещения не только не запрещают, но и поощряют. Заходить в реанимацию можно в халате, бахилах, маске и шапке, а перед входом необходимо тщательно вымыть руки и обработать их антисептиком. 

Еще в ряде отделений отсутствует строгий порядок посещения отделений интенсивной терапии. Некоторые же врачи сами идут на послабление режима вразрез с инструкциями руководства.

"Мы просто не хотим говорить с ними" 

"Ответ на ваш вопрос гораздо проще – медики не хотят пускать родителей в реанимацию, просто потому что так удобнее.

Лично мне комфортнее без лишних глаз. Мы не привыкли объяснять каждый свой шаг, как это делают, к примеру, в Штатах. А родственники обязательно будут задавать вопросы врачам. Более того, они имеют на это право",– говорит Павел Сильковский. 

По словам Юрия Гладуша из "Охматдета", общение с пациентом или его родителями необходимо во время диагностики и определения плана лечения. 

"Но бывают ситуации, когда близкие люди могут только препятствовать процессу лечения, в том числе и физически. Объективно оценить состояние ребенка и то, что ему необходимо, может только врач. Да и сам процесс лечения – это борьба за жизнь пациента, которая часто ограничена во времени. Нам невозможно отвлекаться на родителей и родственников, все процедуры должны быть направлены на спасение жизни",– считает главврач. 

Павел Сильковский рассказывает, что в его больнице изначально тоже не пускали родителей в реанимации. Но постепенно правила смягчаются, не без усилий анестезиолога: "Наш заведующий – человек советского воспитания и ему тяжело привыкнуть к мысли о том, что правила нужно изменить, и я его понимаю. Молодые же врачи, как правило, абсолютно не против открытых реанимаций".

– Как вы работает с родителями сейчас?

– Когда я вижу, что по всем показателям ребенок умирает – а у нас почти каждую неделю кто-то умирает – я стараюсь сделать так, чтобы родители были рядом с ним до конца. Столько людей меня благодарили потом за те последние минуты рядом, вы не представляете. Несмотря на ужасную трагедию в жизни, этим родителям морально было гораздо легче, чем тем, кто стоял у двери и не смог попрощаться,– рассказывает анестезиолог. 

– У вас привязывают детей к кроватям?

– Привязывают, потому что должны. У нас нет медсестер для каждого пациента, а пациенты действительно могут вырвать себе катетеры и прочие трубки. И вот ситуация: медсестер не хватает, детей привязали – а родители в коридоре без работы сидят молятся и плачут. А могли бы держать своих детей за ручку и следить за всеми трубками.

А еще бывает, что дети после реанимации сильно обижены на своих родителей: они считают, что их бросили.

Находясь в реанимации в одиночестве, дети получают сильную психологическую травму. 

"Болезнь и лечение сами по себе являются для ребенка серьезным испытанием. А в реанимации на плохое самочувствие накладывается непонятная окружающая действительность (большое количество непонятных приборов, трубки, нередко привязанные руки), которая часто воспринимается как агрессивная и угрожающая", –рассказала в интервью сотрудникам российского БФ "Подари жизнь" Алина Хаин, зав. отделением клинической психологии Центра детской гематологии, онкологии и иммунологии им. Рогачева (Москва). 

"Если рядом с ребенком нет близких людей, способных объяснить, что происходит и поддержать, то возникает очень тяжелая ситуация, которая может иметь свои последствия для психологического состояния ребенка",– считает Алина Хаин. 

По ее словам, последствия сказываются и на родителях. У них усиливаются тревожные и депрессивные переживания, ощущения беспомощности и вины. "И это касается не только родителей, которых не пустили к умирающему ребенку, но родителей в целом",–подчеркивает психолог.

Часто родителей "срывает" в реанимациях. Их неумение держать себя в руках – одна из основных и небезосновательных претензий врачей, так как лишними эмоциями родственники вредят и себе и пациентам. 

Но люди и не должны справляться с эмоциями самостоятельно, в больницах – для этого должны работать психологи, их помощь нужна как пациентам, так и родственникам.

"Мы что, лишили родителей родительских прав?" 

Западноукраинскому специализированному детскому медицинскому центру во Львове, бывшей Львовской областной детской больнице – 25 лет. Все эти годы отделение интенсивной терапии и реанимации центра открыто для родителей пациентов. Соблюдая режим и определенные правила, родители и опекуны могут находиться с детьми в реанимации круглосуточно. 

Ранним осенним утром в больнице царит полумрак, медперсонал только-только сходится на свое дежурство и переодевается в гардеробной. На первом этаже оборудована часовня – небольшая комната для молитв с иконами и образами. Кафе и туалеты временно закрыты из-за отсутствия воды. 

Показать реанимацию согласился заместитель главврача по медчасти Зиновий Иваськевич, которого я "ловлю" сразу после летучки. Он предварительно согласовывает наш визит с главным врачом Андреем Синютой. 

– Я пишу о вашей открытой реанимации… – с порога начинаю объяснять главврачу свой визит. 

– Открытой? А какой еще она может быть?– удивляется Андрей Синюта, утвердительно кивает головой своему коллеге и уходит на операцию. 

По пути в отделение я достаю себе и фотографу халат, бахилы и маску. 

– Боитесь инфекций, да?– подшучивает Зиновий Иваськевич, отмечая, что халат надевать не обязательно. 

– А вы, я смотрю, не боитесь.

– Почти вся инфекция переносится руками – это основа основ. Поэтому мы учим мам мыть руки. Постоянно. Больше ничего не нужно, поверьте. Конечно, они переодеваются в домашнюю одежду, но главное правило для них – это мыть руки. Без этого контакт с пациентом запрещен.

Я не собираюсь ни разговаривать с пациентами, ни прикасаться к ним. Я не трогаю даже дверные ручки в отделении, но мне довольно трудно решиться не надевать халат и бахилы. 

– Открытый режим ни разу не принес вам проблем?– уточняю еще раз.

– Мы 25 лет пускаем родителей в реанимацию, проблем до сих пор не было. И давайте вспомним роддомы. Раньше не могло быть и речи о том, чтобы в родзале присутствовали отцы. Теперь отцов пускают в родзал, в палату к роженицам приходят посетители. Где же эти "страшные вспышки инфекционных болезней"?– Зиновий Иваськевич говорит спокойно и мягко.– Все эти ограничения бессмысленны.

Мы имеем зарубежный и собственный опыт, который показывает, что мы действуем правильно. Я читал, что в Штатах вы вообще можете принести в палату реанимации вакцинированную собачку, если ребенку этого захочется.

Мы приходим в кабинет заведующей отделения. В день моего визита в реанимации находится четверо детей (всего в отделении 6 кроватей), еще 20 детей лечатся дома. 

И.о. заведующей реанимационным отделением Иванна Андрейчук объясняет, что если ребенок стабилен и за ним можно ухаживать на дому, его обязательно выписывают: "Ни одна больничная палата не заменит дом. Сейчас у нас на дому находятся 20 пациентов с трахеостомой. Наши работники приезжают к родителям, обучают их и помогают в случае необходимости".

– Почему большинство больниц не пускает родителей в реанимации, а вы пускаете? 

– Я не понимаю этого вопроса. Что значит, почему мы "пускаем родителей"? Разве их кто-то лишил родительских прав?

Конечно, никто и нигде в мире не пускает родственников туда, где проводятся реанимационные действия. Это исключено. Но в палате они могут находиться. Нам даже так легче, ведь родители ухаживают за своими детьми, помогая тем самым нам. Они лучше понимают и знают своего ребенка.

Что касается онкобольных детей в терминальной стадии, то для них особенно важно наличие родителей рядом. Это же их последние недели, дни и минуты вместе. Как мы можем лишать семьи этого драгоценного времени?

Детям страшно умирать. Поэтому очень важно, чтобы кроме психологов с ними в этот момент была семья. Недавно у нас была девочка 16 лет, в терминальной стадии рака, она сгорела буквально за три месяца. Она все понимала и принимала, и ушла рядом с родителями,– говорит Иванна Андрейчук.

– У вас в отделении привязывают детей к кровати?

– Боже упаси, вы что! Родители следят за всеми этими трубочками, медперсонал следит. Мы предварительно всем объясняем, какие аппараты за что отвечают и как действовать, если ребенок вдруг какую-то трубку вырвет. Учим не паниковать.

Вообще, родителям сложно видеть детей в реанимации, поэтому у нас есть психолог, который работает и с пациентами, и с родственниками. 

С разрешения мам пациентов я захожу в одну из палат, где находятся два ребенка. На одной кровати лежит восьмилетний мальчик с онкологическим заболеванием. Он находится в тяжелом, но стабильном состоянии. Его мама Оксана постоянно находится рядом с сыном. 

"Я очень надеюсь, что мой ребенок выкарабкается. И я очень благодарна врачам, что они меня к нему пускают, что я могу быть рядом и по-особенному ухаживать за ним. Я же мама, я же лучше знаю, как подступиться к сыну. Быть с ним только по 5 минут в день было бы невыносимо и для меня, и для него", – говорит Оксана.

В этой же палате вместе с мамой лечится двухлетняя Мелана. Она в коме. Во время нашей беседы мама Оксана гладит дочку и массажирует ее ножки: "Дочь получила внутриутробную инфекцию во время родов, попала в реанимацию. В роддоме меня пускали к ней всего на несколько минут в день – и это был кошмар.

Да, страшно находиться с ребенком, не зная, как ему помочь, и видя его состояние на волоске – но не видеть его гораздо страшнее. Я была в такой больнице. И сейчас я очень благодарна за то, что могу быть рядом со своей доченькой, видеть, как она растет, замечать изменения в ее состоянии, ухаживать за ней, разговаривать с ней, делать ей массажи…

Знаете… Это моя маленькая мамина радость. Чтобы там ни было, я очень хочу быть рядом со своим ребенком. Врачи всему меня обучили и помогают. Мне не страшно".

Иванна Андрейчук признает, что ей и команде было бы гораздо легче не пускать родителей в реанимацию. Ведь иначе персоналу нужно объяснять родителям каждый свой шаг по несколько раз подряд. 

"И если родители чего-то не понимают, то нам нужно снова объяснять, повторять и успокаивать – это время и большой кусок работы. Но это и есть наша работа. Кроме того, постоянный контроль со стороны родителей мобилизует персонал.

Да, бывают конфликты, родители не могут быть всегда довольны, особенно тогда, когда их ребенок в реанимации. Часто нам рассказывают, как нам нужно лечить, потому что "в интернете написано по-другому". Или был случай, когда пациенту, который пребывал в сознании, неделю нельзя было есть. Каждый день этот ребенок просил есть, каждый день мама закатывала нам истерики, что мы морим голодом ребенка, и каждый день мы снова и снова объясняли ей, что кормить пациента в таком состоянии нельзя.

Мы понимаем, что родители пребывают в особом состоянии. Хорошо, если родители нас тоже понимают".

Заграничный опыт 

Проблема закрытых реанимаций существует не только в Украине. 

К примеру, с ней сталкиваются родители и родственники пациентов из России и Белоруссии. Механизм тот же: закон напрямую не запрещает родителям находиться с детьми, но ограничение закреплено внутренними правилами больниц. 

Эти правила – наследство советской системы здравоохранения. 

В развитых же странах вопросы о закрытых реанимациях вызывают у медработников и пациентов искреннее удивление. Присутствие родителей в реанимации не только желательно, но и обязательно (если только пациенту не проводят операцию или реанимационные действия). 

Далеко не всегда можно присутствовать в реанимации круглосуточно. Так, в руководстве-инструкции для родителей американских отделений интенсивной терапии для новорожденных ("A Guide to the Newborn Intensive Care Unit (NICU)", издан организацией Intermountain Healthcare) отмечается, что 24-часовое пребывание в реанимации нежелательно – родитель должен иметь время на полноценный сон, на еду и на общение с другими членами семьи. 

Правда, посещение таких отделений разрешено в любое время суток и не лимитируется. 

На 36 страницах американской инструкции перечислены все медики реанимации, есть объяснение того, за что отвечает каждый работник, и каким осложнениям подвержены недоношенные дети в первые дни своей жизни. Также есть инструкция о том, как предотвращать распространение инфекций в больнице (ограничить количество посетителей, тщательно мыть руки и не приходить к ребенку при малейшем подозрении на болезнь), и как ухаживать за малышом. 

"Это нормально – переживать из-за всех тех людей, которые ответственны за здоровье вашего ребенка и уход за ним. Но будьте уверены: персонал интенсивной терапии – это абсолютно точно те люди, которые должны ухаживать за вашим ребенком прямо сейчас. У каждого из них есть своя специализация, и они работают в одной команде, чтобы обеспечить уход вашему малышу.

И, конечно, вы в центре этой команды. Со временем вы привыкните и почувствуете себя частью этой расширенной семьи",– говорится в инструкции Intermountain Healthcare. 

"Мой сын попал в NICU сразу после рождения – его положили в контейнер вроде инкубатора и быстро повезли в отделение. Я мог сопровождать ребенка и присутствовать рядом, пока врачи делали свое дело, меня никто не прогонял. Я мог задать вопросы, кроме того, врачи сами все рассказывали.

Потом, соблюдая определенные правила, я мог попасть в NICU тогда, когда мне было нужно,– рассказал мне попросивший об анонимности Сергей из США. – На входе нужно мыть руки, всюду есть дезинфекторы. Возле ребенка можно находиться сколько угодно, разве только нельзя, если идет какая-то серьезная операция или процедура у кого-либо в палате.

Но во время осмотра врачами, медсестрами, во время рентгенов, забора анализов и прочего можно быть рядом. Можно помогать, либо же просто играть или говорить с ребенком. Возле каждой кроватки есть раскладное кресло, в котором при желании можно даже поспать". 

Подобные правила существуют в европейских клиниках. Открытые реанимации и в Израиле: в реанимации для новорожденных родители могут находиться постоянно; в реанимациях для детей постарше круглосуточное дежурство попросту не нужно – родители не помогают персоналу ухаживать за ребенком (в стране развит сестринский уход). Родители приходят скорее поддержать ребенка, подержать его за руку, поговорить с ним. 

Во всех этих больницах врачи обучены коммуницировать с родственниками пациентов. Кроме того, в больнице обязательно есть штатные психологи и понятные инструкции для родителей. 

Чем больше персонал разговаривает с родителями, тем меньше потом с ними проблем, подчеркивают медики.

Как отстоять свое право быть рядом

Изменить сложившуюся в Украине ситуацию тоже можно. Каждое украинское лечебное учреждение имеет свой внутренний распорядок и правила пребывания в нем пациентов. Но эти правила, тем не менее, не должны приводить к нарушению прав пациентов, отмечает Виктория Подворчанская. 

В случаях необоснованного запрета на посещение реанимации членами семьи, можно и нужно требовать письменных объяснений, обращаться с жалобами к руководителю учреждения, советует юрист. 

Правда, по мнению Павла Сильковского, родители боятся отстаивать свои права, так как это автоматически означает конфликт с лечащим врачом. Чтобы не навредить собственному ребенку, они соглашаются с любыми требованиями больницы. 

Анестезиолог уверен, что ни особые правила, ни конфликты не помогут решить эту проблему, если врачи сами не изменят свое мнение: "Даже в правилах внутреннего распорядка нет прямой фразы про запрет посещения реанимаций. Каждый по-своему трактует фразу про обеспечение санитарных норм.

Именно поэтому так важно все разъяснять медикам, чтобы они задумались, почему они вообще не пускают людей в реанимации, и может ли быть по-другому". 

Но проблему все же можно было бы решить на уровне министерства здравоохранения. 

"Мы считаем, что МОЗ целесообразно было бы принять приказ об обеспечении допуска близких родственников к пациентам в реанимации. И мы готовы участвовать в его разработке. Необходимы единые четкие инструкции, так как очевидно, что подход, при котором решение этого вопроса остается на усмотрение каждой конкретной больницы, показал себя несостоятельным", – говорит Виктория Подворчанская. 

"В ближайшее время на внутреннем уровне мы выясним, каким образом можно обеспечить доступ родителей в реанимации, и примем соответствующее решение", – пообещал УП замминистра Игорь Перегинец. 

Впрочем, по словам главы фонда "Таблеточки" Ольги Кудиненко, в министерстве уже давно обещают провести специальное заседание и утвердить необходимый приказ. 

"Мы осознаем, что у чиновников нет времени и возможностей заниматься всеми вопросами, поэтому наш фонд совместно с лучшими юристами провел анализ законодательства Украины и разработал соответствующий приказ, который должны подписать в МОЗ. Мы хотели облегчить работу министерства. Но прошло 3 месяца – а воз и ныне там",– отмечает Ольга Кудиненко.

По ее мнению, у врачей нет ни одного убедительного аргумента в пользу закрытых реанимаций: "Выходит, что мы должны им верить только на основании того, что они врачи. Но это не работает. Нет ни одной уважительной причины лишать родителей законного права быть рядом со своими детьми, а пациентов – законного права видеть своих родственников". 

Сотрудники фонда, по словам Ольги Кудиненко, отправили официальные запросы о нарушении прав несовершеннолетних детей и пациентов министру здравоохранения, всем его заместителям, руководителям Администрации президента и в Кабинет министров.

"Все что надо сделать – подписать приказ и провести объяснительную работу. Это изменение не требует денежных вливаний, и отсутствием бюджета здесь оправдаться не получится. Разве что – отсутствием сердца.

Мы требуем не просто открытых реанимаций, а хотим, чтобы врачей обучили общаться с пациентами и родственниками, провели им инструктаж и объяснили, почему реанимации должны быть открытыми",– говорит Ольга Кудиненко.

Елена Синицына, специально для УП.Жизнь