Рассылка от партнеров

О раке я впервые услышала в детском летнем лагере, когда мне было семь лет. И узнала я об этой странной болезни из лагерной песни о «1000 журавликах». В этой песне поется о японской девочке, которая была больная белокровием и чтобы выздороветь должна была сложить из бумаги 1000 журавликов. Трагизм в песне нарастает, и последний куплет мы пели, едва сдерживая слезы: последний журавлик выпал из ее слабых рук. Девочка умерла. Тогда заучивая куплеты этой песни, нам казалось, что это какой-то уникальный случай на всю планету — ведь дети не должны умирать, это нарушает порядок устройства мира. По крайней мере, того устройства, что мы успели понять из букваря, сказок и школьной литературы. Тогда еще умалчивали о Чернобыле, вреде выхлопных газов и многом другом. А может, не умалчивали, а попросту не знали.

 

Прошло двадцать лет. Мы стали старше «на целую жизнь». О детской онкологии теперь говорят всюду. Наука и медицина продвинулись в своих познаниях этой болезни и часто успешно лечат даже самые сложные случаи.

 

Об онкологии, о раке говорят много

 

Говорят медики, и к счастью не только говорят, но и много делают. Медицина идет семимильными шагами, и нужно отдать должное тем врачам, которые зачастую не жалея себя, часто забыв о сне и отдыхе — лечат, дежурят, оперируют. Это дает надежду, разрушая аргументы циников — что в мире нет доброты.

 

Говорят ученые, выделяя вирусы «рака», говорят о расположенности, профилактике. Исследуя, сидя в лабораториях, не останавливаясь в этой войне с не до конца известным врагом.

 

Говорят мистики и маги — вспоминая карму, проклятия и прочее тому подобное.

 

Говорят психологи, веря в различные теории. «Рак — это болезнь непрощенных обид» или «рак — это последствия измены себе самому» или «рак — это жизнь без внутренних опор».

 

Что только не говорят, одним словом. Реже говорят и делают. Еще реже просто делают.

 

 

Встречаясь с диагнозом близкого человека, ведут себя по-разному. Кто-то не в силах преодолеть суеверный страх, дистанцируется, старается снизить количество контактов, выделяют больному отдельную комнату, постель, посуду. Нанимают сиделок, чтобы не прикасаться к боли.

 

Кто-то движимый уже другим страхом, винит во всем себя, свои старые грехи, предательства.

 

Кто-то бежит в Церковь, а кто-то к «бабкам». Кто-то и туда, и туда. Страх, тревога, невыносимость собственного бессилия, встреча с неизведанным — все это заставляет людей искать помощи везде, где это возможно.

 

Пожалуй, наверняка есть одно характерное чувство, которое испытываешь, когда слышишь об этом заболевании — тревога. Нет единого мнения, нет гарантий, нет предпосылок и страховок. Это может случиться с каждым!

 

Возможно, именно это движет волонтерами. К слову сказать, сейчас практически в каждом онкоотделении, в каждом городе и стране есть свои волонтеры.

 

 

Волонтерство видят по-разному. Одни несут Благую Весть о Боге и Спасении. Другие выполняют функции аниматоров — веселя и развлекая детей. Кто-то занимается арт-терапией. Кто-то психотерапией с близкими. Поют песни, создают театры, выезжают в паломничества... Что бы не делалось, все это важно и нужно. Необходимо. И если самый нелепый метод помощи принес облегчение хотя бы одному больному или его близкому — он имеет право быть. Если хотя бы на одну ночь несчастная мать увидела, как прежде, цветной сон, а у ребенка снизилась температура после химии — значит, все это имеет право быть!

 

Мы часто говорим о том, что волонтерство нужно не только тем, кому мы помогаем, но и нам — тем, кто помогает. Без сомнения, это так. Вопрос только для чего нужно? Для новых эмоций? Для обесценивания своих собственных проблем? Как своеобразная «взятка» Богу? Или просто для утешения, потому что «сердце болит, глядя на них»?

 

Среди многочисленных видов помощи больным раком и их близким есть один, который не особенно пользуется спросом — это волонтер семьи, иначе — друг семьи.

 

 

Помощь заключается в том, что вы (и еще несколько человек) оставляете свой номер близкому человеку больного (как правило, маме), или самому больному (если речь идет о взрослых больных), и вам звонят как тому, кто может помочь. Чем? Да чем угодно: сходить в аптеку, приготовить еду, купить какие-то бытовые мелочи, пополнить счет телефона, посидеть в палате, пока родной человек сходит пройтись по двору, разместить объявление о помощи, поговорить с врачом, пригласить батюшку... Это личный контакт, та самая «чужая боль, которая становится своей». Это человек, которого ты впустишь в свою жизнь, который станет ее частью. Человек, через боль которого появляется реальный шанс приблизиться к сути христианства, а не просто к моде на волонтера.

 

Волонтеры боятся такого волонтерства. Это слишком привязывает: «а вдруг я не смогу?». К этому, дескать, надо быть готовым. И мы остаемся в бездействии. И так и не узнаем, хватило бы сил и стали ли бы мы по-настоящему ответственнее? Может, потому, что слишком, как всегда, надеемся на свои собственные силы? Забывая о том, что Господь всегда рядом, а где особенно трудно, там Он возьмет нас на Свои крепкие руки. Забываем о том, что все доброе, что мы делаем, делаем лишь благодаря Богу, вовсе не своим сугубо личным качествам. А раз так, то имеем ли мы право на бездействие, оставаясь волонтерами лишь по касательной? Ведь в волонтерстве, как и во всем остальном, должен быть рост, развитие.