Интервью с Игорем Борисовичем Щепотиным — главным онкологом Украины, директором Национального института рака.

— Игорь Борисович, какая на сегодняшний день ситуация в онкологии в Украине? И, в частности, в детской онкологии? Притом, что, согласно статистике, темпы заболеваемости растут и цифры с каждым годом увеличиваются, и это несмотря на все приложенные усилия, есть ли какая-то тенденция к улучшению?

— Тенденции в Украине такие же, как и во всем мире, эти тенденции сводятся к тому, что ежегодно увеличивается уровень заболеваемости. Он увеличивается с того момента, когда на земле появился человек. Рак — это не заболевание, которое возникло сто лет тому назад или двести, это заболевание, которое сопровождает существование человечества, и с того момента эта заболеваемость растет. Если в настоящее время в Украине ежегодно заболевает приблизительно 160 тысяч людей, то к 2020 году прогнозируется увеличение этого числа до 200 тысяч.

— И ничего с этим сделать нельзя?

— На это влиять невозможно, если мы будем оценивать весь потенциал человечества. Это связано с тем, что злокачественные образования — это расплата человечества за удовольствие жить на планете Земля, потому что все то, что порою бездумно было создано человеком, результаты урбанизации, имеют обратную сторону — влияние на здоровье. Если мы хотим существенно понизить уровень заболеваемости раком, мы должны, прежде всего, говорить о том, что нужно закрыть все предприятия, которые выбрасывают в воздух вредные вещества, запретить использование той воды, которую употребляет население — из рек или из подземных источников, где она является некондиционной. Для того, чтобы не продолжать это несерьезное перечисление, каким образом мы можем повлиять на заболеваемость раком, мы можем констатировать, что это сделать невозможно. И поэтому надо воспринять как данность то, что заболеваемость будет расти.

— Что все-таки возможно сделать, что в наших силах?

— В наших силах две вещи. Заболеваемость растет, будет расти — мы это не обсуждаем, это мы воспринимаем как данность, и очень важно, чтобы мы все это понимали. Исходя из этого, мы серьезно можем влиять на уровень смертности от этого заболевания. Если мы говорим о первой-второй стадии заболевания, о начальных стадиях рака, мы с уверенностью можем утверждать, что в таких ситуациях будет реальным практически стопроцентное излечение. При третьей стадии этот процент составляет 25-30 процентов успеха, при 4 стадии — менее 10 процентов. Поэтому изменение соотношения начальных стадий и запущенных стадий существенно может повлиять на результат, на снижение смертности от этого заболевания.

Сейчас в Украине мы можем наблюдать такую картину: при ежегодном росте заболеваемости уровень смертности начал снижаться. В конечном итоге, смертность будет доведена до еще более низких показателей, чем мы констатируем сейчас.

Рак относится, прежде всего, к тем заболеваниям, которые, в большинстве случаев, можно предотвращать методами профилактики, как в масштабах общества, так и индивидуально. Примеры этому существуют. Например, рак желудка в США в середине ХХ столетия занимал второе место в структуре, такое же, как он занимает сейчас в странах Европы, и в Украине в том числе. К концу ХХ столетия частота заболевания раком желудка в Америке настолько снизилась, что он в американском классификаторе даже не выносится как отдельное заболевание, а как «прочие онкологические заболевания» — настолько снизился уровень заболевания в стране. Это было связано с тем, что американцы за тот период, о котором мы говорим, полностью изменили свои привычки, касающиеся питания — и продукты питания, и способ приготовления пищи, и отказ от определенных вредных привычек, и хранение пищи — совершенно все было изменено. И как результат этого — снижение заболеваемости раком желудка. То же самое, кстати сказать, в последние годы не так выражено происходит с раком желудка и в остальных странах, в том числе и в Украине: заболеваемость раком желудка снижается. Общее количество растет, но в списке лидеров смена участников, сейчас другие локализации начинают расти.

— Игорь Борисович, какова роль молодежных волонтерских и благотворительных организаций? Как Вы считаете, имеет ли влияние волонтерское участие в судьбах больных на их состояние? И насколько это присутствие важно?

— Роль таких организаций очень недооценена в настоящее время, и, наверное, вы даже сами не понимаете, какую большую работу делаете. Она, эта работа, не сводится непосредственно к выполнению какого-то конкретного задания — допустим, нет для лечения ребенка какого-то препарата, и вы ищете этот препарат и приносите. Не только в этом польза. А польза, прежде всего, состоит в том, что у значительной части нашей молодежи в Украине просыпается истинно христианское отношение к жизни. Появляются молодые люди, которые, вместо того, чтобы тратить время на ублажение плоти в той или иной форме или проводить свой досуг в развлечениях, считают для себя обязательным и необходимым помогать другим. Они приходят в места скорби и свое свободное время отдают тем людям и особенно детям, которые очень нуждаются в этом.

Для меня детское отделение, и вообще эти пациенты — это особые пациенты. Я очень близко это воспринимаю и считаю, что это одно из самых сложных отделений у нас в Институте. Молодые ребята-врачи, которые работают там, они, приходя на работу, совершают подвиг, потому что не всякий человек может чисто в психологическом плане выдержать то, что видят эти молодые люди на работе: страдания детей, смерть детей. Кроме того, у нас работают и люди, дети которых умерли от рака, поэтому они особенно близко к сердцу принимают эту проблему.

Я достаточно часто общаюсь с нашими пациентами-детьми. У меня даже на столе стоит подарок от них (показывает на поделку — куколку). Я спрашивал, например: «Скажи, вот ты прошел такой сложный длительный курс лечения, ты год, не выходя, находился в стенах этого Института, шаг за шагом выполняя предназначенные процедуры — и интенсивные блоки химиотерапии, и тяжелое оперативное вмешательство, и лучевую терапию, и реанимацию, реабилитацию. Что было самым сложным, самым мучительным для тебя в этом процессе?» Как вы думаете, что дети отвечают на этот вопрос? К моему большому удивлению, дети не перечисляют все эти медицинские проблемы как основное, как то, что было пережить наиболее тяжело. Они не отвечают «химиотерапия» или «операция». Большинство из них говорит, что самым тяжелым было то, что они были выключены из обычной жизни детей, что они были помещены в это закрытое пространство и лишены возможности вести свой детский образ жизни, делать то, что свойственно ребенку в соответствующем возрасте — бегать по улице, кататься на велосипеде, рисовать, читать, лепить. Они из окна своей палаты наблюдали за тем, как жизнь проходит за ее пределами... Самым важным и самым основным для них была необходимость общения с внешним миром, необходимость общения со здоровым полноценным внешним миром, который они оставили за стенами Института. И для них было очень важно и очень интересно поговорить с человеком, который пришел «с той стороны». Поговорить о том, что сегодня был дождь, что греет солнышко, о своих ощущениях. Им необходимо знать порой такие маленькие, неинтересные для нас, здоровых людей, детали — какая погода, расцвели ли каштаны и т. д. Возможность воплощать в жизнь свои детские желания, рисовать какие-то картинки — это то, что нужно детям.

Отсутствие общения с внешним миром — это одна из тех проблем, которая детьми переносится особенно тяжело. Врачи, естественно, эту нишу заполнить не могут, они занимаются совсем другими вещами, перед ними ставятся совершенно другие задачи. Эту необходимую нишу заполняют волонтеры, помимо всего остального прочего, что они делают. Мы вам очень благодарны за эту деятельность.

Просто приход, просто общение и контакт с детьми — это очень большое дело. Я буквально несколько дней тому назад заходил в новое отделение, и там, в новом отделении — совершенно потрясающем, отличающемся существенно от тех условий, в которых дети находились до этого — я как раз заглянул в комнату, где были маленькие дети, двух-трех лет. Они там делали какое-то представление с родителями, что-то они там копошились, что-то изображали. Я заглянул туда, а мне говорят: «Заходите-заходите, нам как раз зрителей не хватает». Дети, как только увидели, что я к ним зашел (они не знают, кто я такой, я просто дядя), что я обратил внимание, заглянул в комнату — вы бы видели это оживление, это желание что-то показывать. Это очень трогательно. Если говорить по большому счету — это великое дело.

Когда приезжал Святейший Патриарх Кирилл к нам в Институт, мы с ним обсуждали эту тему. Я ему говорил: «Вы знаете, с моей точки зрения, не обоснованы эти рассуждения, что общество деморализовано, что ценности моральные, этические снижены, что в последнее время происходит деградация в целом, и молодежи в том числе. Того, что я вижу сейчас, я абсолютно не видел десять лет тому назад — не было этого. Это четкие признаки выздоровления нации, это значит, что не все, но по крайней мере, значительная группа молодежи думает о помощи другим, занимается этим».

Недавно одной из волонтерских организаций была организована акция. Школьники Голосеевского района начали собирать деньги, кто сколько сможет. Не «мама, дай мне 20 гривен, я должен сдать в школе», а каждый занимался в меру своих возможностей: они там, как мы в свое время, в пионерском детстве, собирали макулатуру, металлолом. Собрали порядка ста тысяч. И вот эти школьники, дети, пришли сюда, в Институт, чтоб встретиться с детьми, с нашими пациентами, и передать им деньги. Это просто потрясающе, понимаете? Заставить такое сделать невозможно.

Когда я захожу в Интернет, вижу эту грязь из нашей современной политики, кто там кому что сказал и т. д., я понимаю, насколько это второстепенно, об этом можно не говорить, это никого не интересует, не является главным и является временным. А вот то, о чем мы сейчас с вами говорим, — это вечное, это проявление лучших качеств, свойств украинской молодежи. Если быть совершенно откровенным, я не уверен, что в возрасте наших волонтеров или школьников, о которых я рассказывал, я бы занимался тем же самым. Я был занят другим, был ориентирован на профессию. Когда эти школьники пришли сюда, заняли полный зал, я, выступая перед ними, говорю: «Наверное, вам было страшновато приходить в наш Институт, учитывая его название — Национальный институт рака? Наверное, каждый из вас переступил через какой-то страх?» Знаете, каким был ответ? Абсолютно неожиданным. Я увидел недоумение на лицах детей, знаете, как будто вышел дядя несет какую-то околесицу. И девочка одна встала и говорит: «Игорь Борисович, мы прекрасно знали, куда мы идем, мы знаем, чем вы тут занимаетесь, именно поэтому мы сюда и пришли, и чего нам пугаться, мы знаем, что кто-то в беде, поэтому мы здесь». Вот такие дела...

Хочу рассказать, какая была ситуация в онкологии, и в частности в Национальном институте рака, лет пять тому назад. Было абсолютно четкое ощущение, что мы находимся на передовой борьбы с очень злым беспощадным врагом, который называется рак. В этой борьбе мы были очень одиноки, мы не ощущали никакой поддержки и не имели достаточно мощного оружия для того, чтобы противостоять такому злу.

Буквально несколько лет назад мы поняли, что у нас есть оплот, есть очень серьезная поддержка в виде православных волонтерских организаций. И от этого стало легче работать, потому что мы в своей профессиональной деятельности не можем охватить все необходимые аспекты помощи, мы можем полноценно охватить самое основное — процесс лечения. Сейчас качество оказания помощи, особенно онкологическим детям, значительно улучшилось, в том числе, за счет участия в этом процессе ваших благотворительных организаций. Вы знаете, что финансирование онкологии, и нашего Института в частности, за последние годы значительно улучшилось, но мы далеки от того, чтобы говорить, что мы находимся в состоянии абсолютного комфорта. Поэтому, когда наступает сложный период, когда у нас нет того, что нужно для обеспечения качественного полноценного лечения, я обращаюсь к Климнюку Григорию Ивановичу (Климнюк Г.И. — руководитель отдела детской онкологии Национального института рака, ред.), и он говорит: «Игорь Борисович, не волнуйтесь, наши волонтеры эту проблему закроют».

— Взгляд изнутри отличается от взгляда со стороны. Изнутри — виднее. Возможно, нам, волонтерам, нужно что-то знать, чтобы не нарушать клинический процесс лечения, а идти сообща к общему знаменателю — к выздоровлению. Есть ли у Вас пожелания к волонтерам?

— К сожалению, не все организации, которые называют себя волонтерскими и которые декларируют выполнение тех задач, которые обычно ставятся перед волонтерскими движениями, соответствуют этому. К сожалению, под этой вывеской прячутся некоторые люди, которые хотят прежде всего решать какие-то свои вопросы. И это на самом деле проблема, о которой волонтеры должны знать, и не только знать, но и каким-то образом этому противодействовать.

Дело в том, что лечение за рубежом — это очень хороший бизнес, причем бизнес международный, хорошо организованный. И люди, которые организованно работают в этом деле, хорошо знают друг друга в разных странах мира. Цель всего этого, естественно, — получение денег. Они получают от неких благотворителей определенные суммы денег, передают эти деньги для лечения человека, но на этом транзите какая-то часть зарабатывается и ими. Основная задача таких «волонтерских» организаций — это заработок.

Мне, например, известны случаи, когда родителям больных детей давались такие обещания и рисовались такие перспективы, которые на самом деле не соответствовали клиническому состоянию. Родители верили этим обещаниям, все заканчивалось сбором денег, вывозом ребенка за рубеж, выполнением какого-то нерадикального лечения, которое неспособно было излечить этого ребенка априори, смертью ребенка и утилизацией тех денег, которые были собраны. Понимаете, здесь мы наблюдаем беспроигрышное психологическое воздействие на родителей. Врач говорит родителям: «Я вынужден констатировать, что на данном этапе наши возможности исчерпаны, мы больше вам помочь не можем». В это время тихенько из-за угла, как в сказке про Мальчиша-Кибальчиша, появляется Мальчиш-Плохиш и говорит: «Ну вы же знаете этих украинских докторов, они же такие малообразованные, а в такой-то стране чудо, какие врачи, какие возможности, давайте попробуем». Какой родитель, любящий своего ребенка, не использует этот вариант? Какой? Любые родители согласятся. И даже если все закончится плохо, они будут говорить: «Ну вот видите — хотели помочь, но не получилось». Наши, которые годами этого ребенка тянули, ночами сюда приезжали — вот те плохие, а вот эти хорошие.

Другие случаи — когда при помощи волонтера собирались средства, ребенок не лечился, средства родителями были использованы, например, для покупки автомобиля. И кто это должен отслеживать? Национальный институт рака? Нет. Министерство здравоохранения? Нет. Милиция? Это состав преступления? Нет. Никто. Просто об этом надо знать, особенно волонтерам.

— Но если говорить о возможностях нашей медицины, насколько она конкурентна?

— Наши условия, конечно, не оптимальны, но тем не менее, они улучшаются с каждым годом достаточно быстро. У нас уже и линейный ускоритель есть, и не надо нам куда бы то ни было ездить и лечить детей — в Израиле или еще где-то. Условия в детском отделении изменились к лучшему. И еще много чего хорошего происходит. За 2010 год выживаемость детей в Украине увеличилась на 12 процентов. Ни одна страна мира не может похвастаться такими показателями — за один год на 12 процентов. И мы же понимаем, что это не проценты, а жизни детей. И это достаточно серьезная цифра.

Беседовала Анна Синица

15 февраля отмечается Международный день онкобольного ребенка (International Childhood Cancer Day, ICCD). Эта дата отмечается во всем мире организациями, входящими в состав Международной конфедерации родителей онкобольных детей (ICCCPO). С 2003 года ICCD проводится и в Украине.

molodost.in.ua